Павел (Песах) Амнуэль - Расследования комиссара Бутлера

— Ну, Песах… — укоризненно сказал Бутлер.

— Не хочешь же ты сказать, — рассердился я, — что Шульман действительно во всех случаях занимался гаданием и во всех случаях гадал правильно? Ведь я должен сделать такой вывод, если ты утверждаешь, что случайность здесь не при чем.

— О, уже теплее! — воскликнул Роман. — Кстати, ты меня невнимательно слушал. Ты помнишь, что сказал Шульман, когда Сара Вайнштейн обратилась к нему вторично?

— Что я, склеротик? Он сказал, что никого не принимает дважды. Ну и что? Хотел избавиться от женщины, только и всего.

— Видишь ли, Песах, ни один из его клиентов действительно не приходил к нему дважды — это легко проверить по компьютеру.

— Ну и что? Конспирация. Он не хотел, чтобы его заподозрили… Ты же говоришь, что его клиенты — сплошь уголовники…

— Не так резко. Подозрительные типы, скажем…

— Какая разница?

— Еще один момент из моего рассказа ты упустил в своей реконструкции. Подскажу, чтобы ты не мучился: Шульман был в России физиком, занимался какими-то слабыми взаимодействиями.

— Помню я это, — пробурчал я. — Мало ли чем он занимался в России? Мой дед до репатриации был директором оборонного завода в Челябинске, а здесь до самой смерти починял старые транзисторы. О чем это говорит? Ни о чем.

— Ты просто не хочешь признать, что неправ. Мозаика должна содержать все элементы.

— Он что, твой Шульман, использовал слабые взаимодействия, чтобы просвечивать мозги клиентов, и таким образом добывал информацию для предсказаний? Ты же понимаешь сам, что это чушь.

— И ты это понимаешь, — спокойно сказал Роман. — Зачем нервничать? Скажи сразу, что сдаешься.

— Нет! Дай мне подумать. До завтрашнего вечера.

— Думай, — разрешил Роман и включил лазерный карандаш.

По-моему, он прекрасно понимал, что утром в воскресенье я отправлюсь к Шульману.

Сначала я, конечно, посмотрел несколько номеров «Маарива». Запустив программу «поиск», я нашел объявление. Оно действительно было таким куцым, что потенциальный клиент просто обязан был не обратить на него внимания. Потом я позвонил гадателю и записался на прием. Шульман дважды переспросил, действительно ли я хочу погадать на кофейной гуще, из чего я сделал логичный вывод о том, что случайный клиент для этого человека — явление нежелательное.

— Да, — сказал я по-русски, — мечтаю.

И мы договорились на одиннадцать. Честно говоря, я боялся, что Шульман сбежит из дома перед моим приходом.

Гадатель оказался человеком невзрачным и каким-то напуганным. Принял меня Шульман в салоне, просил подождать, пока закипит вода в кофейнике, а сам, тем временем, смотрел на меня изучающим взглядом. Возможно, думал, что бы мне наплести, чтобы было правдоподобнее.

Я выпил кофе и перевернул чашечку. Кофе показался мне горьковатым и с какими-то добавками. Чашечка была не фарфоровая, а пластмассовая, хотя и не из обычной небьющейся пластмассы.

— Вам когда-нибудь гадали на кофейной гуще? — спросил меня Шульман с ясно видимым опасением.

— Конечно, — соврал я, — много раз.

— Ага, — сказал он с сомнением, — значит, основные фигуры вам, наверно, известны?

— Нет, — опять соврал я.

Шульман бросил на меня недоверчивый взгляд, а потом забрал у меня чашечку и заглянул на дно. Если бы он увидел там живого тигра, реакция не могла бы быть более стремительной. Шульман отбросил чашечку резким инстинктивным движением, и «орудие производства», ударившись о край стола, раскололось на три неравные части. Моя реакция оказалось, надо сказать, не менее быстрой: я успел подхватить самый большой осколок прежде, чем он упал на пол. Это было донышко и на нем — причудливая кофейная клякса. Мне никогда не гадали на кофейной гуще, но черного кофе я за свою жизнь выпил изрядное количество, и на дно чашек заглядывал неисчислимое множество раз — смею вас уверить, что даже самая вязкая жидкость не способна собраться в столь странную каплю или, точнее, кляксу.

— Что же меня ждет? — спокойно спросил я, полагая, что профессионализм возьмет у Шульмана верх над страхом.

У гадателя дрожали руки, когда я передавал ему злополучный осколок.

— Да вы и сами знаете, — пробормотал он. — Завтра — допрос в полиции по делу о российской мафии. В ближайшие дни работа над рассказом… а может, главой в книге… в общем, над неким текстом, в котором некий Шульман будет главным персонажем.

— Если я — вот эта загогулина, то вы, скорее всего, правы, — согласился я. — Послушайте, я понимаю, что они вас запугали, но неужели вы не могли прочитать собственную судьбу и выяснить, что добром это все равно не кончится? Или ваш метод действует только на других?

Шульман покачал головой.

— А, понял, — продолжал я. — Вы настолько трусливы, что боялись гадать себе лично, чтобы заранее не расстраиваться. Я прав?

Шульман непроизвольно глотнул, но не произнес ни слова.

— Может, мы вместе пойдем к моему другу Бутлеру? — сказал я. — И чашку захватим, а также и приборчик, который стоит у вас… где? В шкафу, наверно? Впрочем, если я знаю своего друга Бутлера, он сейчас объявится сам. Он, видите ли, очень нетерпелив.

В дверь позвонили.

— Если ты заранее знал результат, — сказал я Роману тем же вечером, — то зачем натравил на Шульмана меня?

— Операция по деморализации противника, — улыбнулся Бутлер. — После тебя мы его взяли тепленьким. Видишь ли, его компьютер был пуст, он все хранил в голове. Я мог арестовать его еще вчера или даже два дня назад, но такие люди от страха либо мгновенно раскалываются, либо врут до последнего, путая следствие и самих себя. Я думал, что после твоего наскока он врать не станет.

— Иезуит проклятый, — с чувством сказал я.

— А ведь этот человек, — задумчиво продолжал Роман, — мог стать великим физиком. Лауреатом каким-нибудь.

— Ты думаешь, сейчас он лауреатом уже не станет? — поинтересовался я.

— Наука есть наука. Получили же премии в свое время творцы атомной и водородной бомб.

— Не знаю, — сказал Роман. — Я бы не дал… Что меня в этой истории потрясло, Песах, так это наша израильская ментальность. Приезжает оле хадаш, физик. Хороший физик. Возможная гордость науки. И даже шапировской стипендии получить не может, потому, видишь ли, что никого из наших научных боссов теория фронтальных мировых линий не волнует. Не волнует настолько, что, когда Шульман выступил на семинаре в Технионе и рассказал о возможности полного прогнозирования личности, ему даже вопросов не задали. Вежливо похлопали — и все. Представь его моральное состояние. А на другой день… или через неделю — неважно… приходит к нему некто, напоминает о екатеринбургских дружках и предлагает неплохие деньги, побольше пресловутой стипендии, за то, чтобы Шульман открыл свое дело, занялся гаданием… в том числе для людей, бизнес которых, мягко говоря, далек от поисков справедливости на Земле.