Павел (Песах) Амнуэль - Расследования комиссара Бутлера

— Вам какой? — спросил он.

— Все равно, — покачал головой Бутлер. — Буду пить тот, что предпочитаете вы.

— Значит, по-турецки, — кивнул Садэ. — Итак, приступим. Я так понимаю, что вы, господин комиссар, привели этих господ, чтобы лично и при мне снять с них подозрения, я прав? Газеты пишут, что бедный Шай покончил с собой…

— Я не читал сегодняшних газет, — сказал Бутлер. — Но вы действительно правы, я привел этих господ сюда именно для того, чтобы в вашем присутствии, как главы фирмы, снять с них все подозрения. Я бы хотел закончить с этой неприятной историей.

— Комиссар! — воскликнул Кудрин и поднялся. — Вы действительно пришли к выводу, что мы не…

— Успокойтесь, — сказал Бутлер и жестом заставил Кудрина опуститься в кресло.

Астлунг и Офер переглянулись, у Астлунга вырвался вздох облегчения, а во взгляде Офера появилось, наконец, осмысленное выражение. Лишь Полански остался будто отрешенным от реальности.

Вошла секретарша, поставила на столик поднос с кофейником и чашечками и удалилась; мужчины проводили девушку рассеяно-изучающими взглядами.

— Вот так три дня назад, — сказал комиссар, — сидели вы четверо, господа, на вилле бедного Кацора, и хозяин был еще жив. Вы ведь тоже пили кофе по-турецки?

— Именно, — сказал Кудрин, первым наливая себе густую ароматную жидкость. — Именно по-турецки, хотя Шай готовил его отвратительно.

— Конечно, — согласился Бутлер. — Ведь обычно он пил растворимый. Но в тот день он изменил своей привычке, потому что ждал гостя, предпочитавшего кофе по-турецки всем остальным.

— Вы правы, — вздохнул Садэ. — Я не смог приехать, хотя и обещал. Может быть, если бы я вырвался хоть на полчаса, Шай не сделал бы этого…

— Возможно, — сказал Бутлер. — Возможно. А я ведь с самого начала знал, что Кацор не любил кофе по-турецки. И не обратил на это внимания. И все почему? Потому что для цианида все равно, в какой кофе его подсыпать — результат один…

— Да, — нетерпеливо сказал генеральный директор. — И сейчас, когда с этих людей сняты подозрения… Кстати, как вы, комиссар, пришли к такому выводу? Судя по газетам, вчера вы были настроены решительно… Как вам удалось доказать, что Шай покончил с собой?

— Покончил с собой? — повторил Бутлер. — Господин Кацор не имел причин для самоубийства, да он и не мог этого сделать. Мы тщательно обыскали виллу и нигде не обнаружили ни малейших следов цианистых соединений. Если Кацор сделал это сам, то где-то — скорее всего, на кухне, мы непременно обнаружили бы остаток цианида или хотя бы следы… И к тому же, господин президент, вам не кажется сам способ немного… нелепым? Для чего было господину Кацору сводить счеты с жизнью непременно в присутствии коллег и обставлять это так, чтобы полиция обязательно подумала об убийстве и начала подозревать четырех гостей, приглашенных Кацором…

— Но вы сами сказали, комиссар, что больше их не подозреваете.

— Безусловно. Ни у кого из них не было возможности отравить господина Кацора.

— Но тогда… — генеральный директор недоуменно поднял брови.

— Подозрения должны лечь на истинного виновника, — сказал Бутлер.

— Что вы хотите сказать? — нахмурился Садэ, а четверо гостей переглянулись.

— Видите ли, — продолжал Бутлер, обращаясь ко всем присутствующим, — когда в моем сознании объединились два факта — о том, что Кацор готовил кофе для вас, господин Садэ, и о том, что цианид не разбирает сортов, я понял, насколько ошибался…

— В чем? — спросил Кудрин.

— Очень хотелось спать, но я заставил себя проснуться и сел к компьютеру. Через минуту я знал, кто убийца.

Пять пар глаз смотрели на комиссара, пять человек поставили на стол свои чашечки.

— Вы хотите сказать… — неуверенно проговорил Полански, оставив, наконец, попытки играть роль равнодушного ко всему свидетеля.

— Я задал компьютеру вопрос, — комиссар говорил, не глядя на собеседников, — не могло ли убийство произойти значительно раньше. Меня ведь все время мучило это противоречие: в тот день у гостей Шая — у вас, господа, не было возможности его отравить, а во время предыдущих встреч была масса возможностей, но не было достаточно серьезного мотива. Если, конечно, не считать сведения старых счетов.

— Не понимаю, — заявил Кудрин. — Что значит — значительно раньше? Шай был жив, когда мы…

— Нет, — покачал головой комиссар. — Фактически он был уже мертв.

— Что за чепуха! — воскликнул Астлунг.

— Вы тоже считаете это чепухой, господин Садэ? — повернулся к директору Бутлер. — Я имею в виду биконол Штайлера…

— Я… — начал Садэ. Он смотрел в глаза комиссару, ладони его, лежавшие на столе, нервно подрагивали. Бутлер молчал. Молчали и остальные, ровно ничего не понимая в этой дуэли взглядов.

— Вы ничего не сможете доказать, — сказал наконец Садэ.

— Не смогу, — немедленно согласился Бутлер и облегченно вздохнул. — Единственное, чего я бы хотел здесь и сейчас — услышать, что вы, господин Садэ, согласны с моей версией. Эти господа будут свидетелями, с меня этого достаточно.

Садэ встал и отошел к окну.

— Я расскажу все сам, — сказал он, не оборачиваясь. Вы можете не докопаться до деталей, и я бы не хотел, чтобы полиция в них копалась. Но и неясностей я не хочу тоже, раз уж приходится…

Он вернулся к столу, сел и налил себе вторую чашечку кофе. Руки его больше не дрожали.

— Шай Кацор был негодяем, — сказал Садэ. — И все вы, господа, со мной согласитесь. Тебя, Бени, он бросил на поле боя. Тебя, Нахман, он надул на миллион, и все это знают, хотя никто не может доказать. Вам двоим он тоже насолил, оставив память на всю жизнь. Но мы общались с ним — в бизнесе и политике приходится делать вещи, которые не позволишь себе в обыденной жизни… Я с ним столкнулся семь лет назад. Собственно, кроме Кацора, о той давней истории никто не знал…

— Ты имеешь в виду дочь рава Бен-Зеева? — тихо спросил Бутлер.

— Так… вы все-таки это раскопали?

— Видите ли, — сказал комиссар, — когда я понял, как был убит Кацор, я вновь пересмотрел его компьютерный архив… Иными, как говорится, глазами…

— Я понял, — прервал комиссара Садэ. — Это была любовь… Я и до сих пор… Ну, это неважно. Я был женат, а Далия замужем, вы знаете, если нашли это… Мы встречались около года — до тех пор, пока о нашей связи не стало известно раву Бен-Зееву. Муж не подозревал до конца… Мы вынуждены были расстаться, и месяц спустя Далия покончила с собой…

— И Шай Кацор узнал об этом, — сказал комиссар. — Он шантажировал тебя?

— Нет. Просто намекнул пару раз — этого было достаточно. Он ни о чем не просил, но мне было ясно, что в любой момент история может всплыть… Я по своей воле начал продвигать Кацора в фирме. Вы ж понимаете, что означала бы огласка для рава Бен-Зеева, для мужа Далии, который так больше и не женился, и для моей карьеры, не говоря о семье… Я держал Кацора при себе, но как я его ненавидел!..