Али аль-Мисурати - Барабаны пустыни

Бежали дни, наполненные сказочной музыкой, улыбками и звонким смехом Наимы, ее нежными взглядами и робким шепотом. Мне казалось, что моя жизнь — воплощение мечты философов и чаяний мыслителей. Мы с Наимой были живым воплощением мечты человечества о счастливой и мирной жизни.

Вот он — подлинный мир, мир душевного покоя и телесного счастья, когда сердца и души сливаются в волшебной гармонии.

Меня осенила мысль: на земле нет мира, потому что люди потеряли внутренний покой и живут в состоянии постоянной войны с самими собой, войны идей и взглядов. В этой войне побеждает эгоизм. Я искренне жалел людей, не способных вернуть на землю утраченный мир, и уважал их, ибо они вели изнурительную борьбу с самими собой. Понятие войны и мира не есть что-то застывшее, оно изменяется с изменением условий бытия.

В тот день Наима не встречала меня, как обычно, на пороге дома. Я открыл дверь и крикнул: «Наима!» Тишина…

Из внутренних комнат вышла моя мать. Забыв поздороваться, я испуганно спросил, где Наима.

Мать обиженно поджала губы:

— Так-то ты меня встречаешь?

— Извини, мама, я не знал, что ты здесь. Где Наима, что с ней?

— Успокойся! Наима в комнате, у нее легкое головокружение. Она послала за мной, чтобы я приготовила тебе поесть…

Наима лежала в постели, закрыв глаза.

— Что с тобой, любимая? У тебя побледнело лицо, под глазами черные круги. Тебе плохо?

Наима слабо улыбнулась:

— Все уже прошло, вот только слабость…

Я вызвал врача. Он осмотрел Наиму, вышел из комнаты и с улыбкой провозгласил, обращаясь ко мне и матери:

— Поздравляю вас! Ваша жена ждет ребенка.

…Ждет ребенка! О земля, о небеса, о звезды, о весь мир!

Я был на седьмом небе — Наима ждет ребенка. Мать поспешила оповестить об этом всех родных. Я прижал Наиму к груди и шептал ей на ухо самые нежные слова любви и признательности.

Проходили дни…

Я видел, как округляется стан Наимы, и мое сердце переполняла радость отцовства и ожидания сына, моего сына! Сын свяжет меня и Наиму узами, которые разорвет только смерть.

Наима с терпением и выдержкой переносила беременность. Она больше, чем я, сильнее, чем я, хотела подарить мне именно сына.

В конце августа, в самые жаркие дни, настал срок родов. Малыш уже настойчиво стучался в живот Наимы.

В тот душный вечер я рано вернулся домой. Наима встретила меня с улыбкой на пороге дома. Она старалась казаться веселой, но ее лицо выражало страдание. Она успокаивала меня, говорила, что чувствует себя хорошо, и не хотела, чтобы я вызвал врача.

Во время ужина я заметил на ее лбу крупные капли пота, но она вновь воспротивилась, чтобы я позвал врача.

В постели она быстро уснула. Я тоже начал дремать, но тут меня разбудили стоны Наимы.

— Что с тобой, любовь моя?

— Мне кажется, я рожаю…

Как безумный, я вскочил с постели и закричал:

— Как? Где? Когда?

Превозмогая боль, Наима рассмеялась:

— Али, прошу тебя, будь разумным и постарайся вызвать врача…

Было три часа ночи. Я бросился к телефону, вызвал врача, отца и мать.

Наима плакала, и я тоже едва сдерживал слезы.

Наима стонала:

— Али, где ты? Не оставляй меня! Ты нужен мне, как никогда, сейчас… мне больно, Али, облегчи мои страдания…

Пришли мать, отец и врач. Наима корчилась от боли и кричала. Врач осмотрел ее и сказал, что роды пройдут нормально.

Вот он — символ человечества. Врач, который помогает матери произвести на свет новое существо. В нем воплощены гуманизм, доброта, наука, культура. А рядом с ним мои отец и мать. Значит, все будет хорошо!

Как они были мне нужны сейчас! В их присутствии я видел божью руку.

О великий и всемогущий, милостивый и милосердный творец!

Придет ли наконец заря? Сегодня утро борьбы между жизнью и смертью!

И вдруг в тишину ночи ворвались автоматные очереди.

Я бросился к окну, распахнул его. Город спал, но издалека доносились звуки выстрелов.

Отец удивленно спросил:

— Как ты думаешь, что случилось?

Начали открываться окна в соседних домах. Прошло еще несколько минут, и послышался грохот идущих по улице танков и бронетранспортеров. Вот они уже под нашими окнами. Крики Наимы смешались с лязгом гусениц. Люди спрашивали, что же происходит в это утро в тихом городе Триполи.

Мы все столпились у окон, пораженные шумом и видом войск, идущих по улице. Вдруг я увидел высокого молодого офицера, стоявшего в открытой башне бронетранспортера, и закричал отцу:

— Смотри, это же наш Махмуд!

Махмуд вскинул голову, обвел взглядом окна и балконы, заполненные жителями, и крикнул:

— Братья, закройте окна!

Его взгляд упал на наш балкон, и Махмуд улыбнулся.

Раздался сильный крик Наимы. И вслед за ним — плач новорожденного.

Я крикнул Махмуду:

— Это революция, это революция, брат мой!

И десятки голосов вторили с балконов и из окон — революция, революция, революция!

И мать крикнула из комнаты Наимы:

— Сын, родился сын, Али! Тысяча поздравлений тебе! Нет ничего прекраснее сына!

Я крикнул вслед Махмуду:

— Он родился, родился…

И мой брат ответил мне издалека:

— Поздравляю новорожденного!

На рассвете ликующие толпы народа вышли на улицы Триполи, скандируя:

— Отдаем тебе душу и кровь, наша революция!

Новая жизнь рождалась в нашем доме, чтобы даровать нам счастье, которому нет конца.

Перевод Н. Журавлевой.

Необъятная пустыня безмолвно простиралась под пологом ночи, всецело подчинившись ее власти. Находившийся неподалеку от меня экскаватор лихорадочно работал ковшом, вгрызаясь в чрево пустыни, гневно и мстительно вырывая из ее недр куски живой плоти.

Я сидел на открытой площадке перед складом, наблюдая за звездами, которые о чем-то шептались друг с другом, весь во власти очарования, завладевшего моим разумом и сердцем. Я чувствовал покой и умиротворение, наслаждаясь нежным, теплым ветерком, который овевал мне лицо, неся с собой тысячи приветов из неизведанных далей.

Прежде я никогда не работал ни в этом, ни в других военных лагерях и пустыню увидел впервые. Поэтому мне не терпелось разглядеть все, что меня окружало. Первую неделю я с жадной радостью наблюдал за окружающим меня миром: новой жизнью, новыми людьми, покорителями пустыни. Эти незнакомые мне люди вызывали у меня чувство уважения, потому что разгадали тайну пустыни. Она вошла в их кровь и плоть, она оставила свой отпечаток на их суровых, обожженных солнцем лицах, в крепких поджарых телах людей, привыкших к нелегкой жизни в этом песчаном океане.

Я сидел и всматривался в ночь, как вдруг из тьмы возникли три силуэта. Они вошли в круг света, который струился из окон склада и растекался по близлежащим дюнам… Они двигались в моем направлении. Я тотчас же очнулся от своих грез. Они подошли вплотную, остановились и стали смотреть на меня в упор. Это были трое американцев, работавших на экскаваторе. Их лица и руки были обожжены солнцем, одеты они были в какую-то рвань.