Али аль-Мисурати - Барабаны пустыни

Я в ярости набросился на того, кто стоял всех ближе ко мне, обрушив ему на спину свою железяку. Он, словно подкошенный, рухнул на землю.

Я закричал, охваченный животной радостью победителя:

— Трусы! Вы ведь в моей стране! Теперь вы поняли, что вы в моей стране?!

Они попятились, отступив на несколько шагов от своего поверженного приятеля. Это еще больше меня опьянило. Все во мне ликовало. Я одолел их! Испустив победный клич, я стал их преследовать, намереваясь сокрушить их окончательно.

Шум привлек к нам внимание. Все высыпали из палаток и стали наблюдать за дракой. Пришли управляющий и начальник лагеря. Они спросили меня о причине ссоры, и я ответил им:

— Эти люди хотели наших арбузов, а я им не дал.

Перевод Л. Степановой.

Он пристально смотрел на меня. В его взгляде сверкали гнев и ненависть, но я понимал, что эти чувства были вызваны обидой за меня.

— Ты что-нибудь получил от них?

— Нет… Я не захотел ничего брать.

— Правильно! Ничего у них не бери! Предоставь это дело мне.

Он произнес эти слова с такой гордостью, словно я был его смышленым сынишкой, доказавшим свою сообразительность. Его бодрый и уверенный тон воодушевил меня. Я смотрел на него с любовью и уважением, жадно ловя каждое его слово. Я верил, что он действительно возьмет все в свои руки и защитит меня.

Стремясь завоевать еще большее расположение этого человека и, наверное, желая снова увидеть на его мужественном лице радость предстоящей схватки, я сказал:

— Он дал мне какие-то бумаги и просил, чтобы я их подписал, но я отказался. Я хотел сначала посоветоваться с вами.

— Хорошо. Будь осмотрителен. Вот послушай… — Я наклонился над небольшим столом, за которым он сидел, чтобы не пропустить ни одного его слова. Сколько в них было отеческой заботы! — Тебе нужно заплатить членские взносы с того дня, как ты начал работать.

Наш профсоюз был слабым и бедным, но этот человек с бьющими ключом энергией и энтузиазмом вливал в него силу. Он и его основатель, и секретарь, и адвокат.

Последние слова он произнес с некоторым смущением, словно извинялся за то, что заставляет платить меня цену попранных прав. Мне хотелось остановить его, выразить ему свою признательность и рассказать о надеждах, которые я с ним связывал. Ведь без него мне ничего не добиться. Но он или не сознавал силы своего влияния на меня, или не хотел им пользоваться. Он продолжал говорить, перебирая бумаги с таким видом, словно не видел в своих благородных действиях ничего необычного.

— Ты приступил… с марта… Да, конечно. Март, апрель, — говорил он, загибая толстые пальцы, напоминавшие мне руки отца. Он подсчитывал месяцы, которые я проработал в этой компании, с искренней заинтересованностью.

Этот человек вызвал мое восхищение с первого же мгновения. До этого я нигде не работал и ничего не знал о профсоюзах. В газетах мне доводилось читать сообщения о том, что образовался какой-то профсоюз, который ведет непонятную мне тяжбу с другим профсоюзом. Это лишь навевает скуку на неопытных юношей вроде меня и вызывает неприязнь к профсоюзам, которые, как нам казалось, только и делают, что ведут тяжбы и являются источником разных неприятностей.

Но этот человек своим энтузиазмом и энергией, силой убеждения и, возможно, даже своей могучей комплекцией сумел побороть мое равнодушие. Благодаря ему я стал относиться к профсоюзам с интересом и, более того, с доверием, как к кому-то близкому. И вот сегодня, нуждаясь в помощи профсоюза, я обратился к этому человеку. Это была моя первая работа, и я был доволен даже своим небольшим заработком. Во всяком случае, у меня и в мыслях не было отказываться от этой работы или добиваться повышения. Но, возможно, они посчитали чрезмерной даже ту жалкую сумму, которую они мне платили, и меня решили уволить.

Сегодня я пришел на работу точно в установленное время, с наслаждением выпил чашку кофе и почитал газету. Меня не покидало чувство покоя и удовлетворения. Как мне повезло! Эти сумеречные ленивые утренние часы, когда еще мало шума и нет работы, самые приятные в моей жизни. Я совершенно не искушен в астрологии и других способах предсказания будущего, поэтому ничто не омрачало моего радужного настроения в эти прекрасные утренние часы. Видно, судьба из жалости не решилась нанести свой удар в эти минуты блаженства, снисходительно позволив до конца насладиться отпущенным мне счастьем. И лишь когда время приблизилось к полудню и солнце, достигнув зенита, посылало свои палящие лучи на землю, судьба настигла меня.

Едва я вонзил зубы в свою лепешку, как меня позвал мастер, чтобы сообщить решение директора. «Мы больше не нуждаемся в его услугах» — таков был приговор.

Кусок застрял у меня в горле, я чуть не разрыдался. Мне казалось, что земля разверзлась у меня под ногами и я проваливаюсь в бездонную пустоту. Но всевидящий господь сжалился надо мной и послал мне этого человека. Он сидел у входа в комитет профсоюза, когда я проходил мимо. У меня был несчастный вид юноши, которого покинула его возлюбленная.

Я прошел мимо комнаты, но словно невидимая рука остановила меня, и я повернул назад. Я робко подошел к нему и заговорил с ним так, словно он хорошо меня знал:

— Меня уволили…

Он резко поднялся со стула. В его глазах отражалась готовность помочь своему ближнему, божественный дар, которым аллах награждает лишь избранных.

Он взял меня за руку и уверенно повел за собой. Наверное, он не мог позволить, чтобы человека унижали.

Он поднял голову и посмотрел на меня. Выражение его глаз изменилось. Вместо гнева, наводящего страх, в них светилась теперь твердая решимость.

— Шестьдесят пиастров, — сказал он. — Сейчас я выпишу тебе квитанцию об уплате членских взносов. Если у тебя нет денег сейчас, принесешь потом.

Я протянул ему фунтовую бумажку — все, что у меня оставалось, — но он уже начал заполнять квитанцию. Я положил деньги перед ним на стол и стал разглядывать сверху его взъерошенную седую голову, толстую шею и несвежий воротничок рубашки. Но я и сейчас вижу его таким, каким увидел впервые.

Я был тогда новичком. Не прошло еще и недели, как я приступил к работе. Однажды, ближе к вечеру, он вошел к нам в контору, огромный, сильный. Мне показалось, что дневной свет померк в комнате, и, подняв голову, я увидел его. Я принялся с удивлением разглядывать этого человека. А он небрежно поздоровался и с равнодушным видом прошел в кабинет директора. Из кабинета до меня тут же донесся его мощный, громоподобный голос, и сразу стало ясно, кто он такой и зачем пришел.

Он смело спорил с директором, отстаивая права служащего, недавно уволенного с работы. Его логика была неопровержимой, а доводы убедительными. Говорил он громко и отчетливо. Меня поражало, до чего он дерзок с директором, которого я отчаянно боюсь. В моих глазах он был настоящим героем. Он приходил еще раз и с тем же жаром и энергией отстаивал права товарищей.