Нагиб Махфуз - Зеркала

— Родина потеряла лучшего из сынов, — говорил он мне со скорбью.

У него была привычка постоянно жаловаться на свое здоровье. Слабым здоровьем оправдывал он и несоблюдение поста во время рамадана. Никто, однако, не знал определенно, чем он был болен. Он совершенно не интересовался женщинами и никогда не был женат. В этом смысле Абд аль-Ваххаб был абсолютно безгрешен. Но при всей требовательности к самому себе и непримиримости ко всяким отклонениям от норм морали Абд аль-Ваххаб обладал одним качеством, которое открылось мне позднее и в существование которого не поверил бы, не стань я сам свидетелем следующих событии. История эта связана с одним писателем, владельцем журнала и типографии, где книги издавались в виде серий. Писателя этого Абд аль-Ваххаб глубоко презирал.

— Не будь у него собственного журнала, — говорил он, — он никогда не смог бы напечатать и строчки.

Каково же было мое изумление, когда я наткнулся в «Ар-Рисале» на статью Абд аль-Ваххаба, посвященную владельцу журнала и превозносящую его до небес! Я ломал голову, пытаясь найти объяснение этому, пока случайно не узнал, что владелец журнала обещал Абд аль-Ваххабу включить его книгу в серию и выплатить ему невиданно высокий гонорар. Я тотчас же вспомнил писателя-копта, к которому с такой суровой нетерпимостью отнесся Абд аль-Ваххаб. Способность моего приятеля идти на сделки с совестью весьма насторожила меня. Его искренность и честность оказались под сомнением, и, несмотря на наши дружеские отношения, я начал испытывать к нему антипатию. Он по-прежнему оставался в должности инспектора и продолжал выступать в печати вплоть до прихода в 1950 году к власти вафдистского правительства. Абд аль-Ваххаб счел, что вновь назначенный министр обошелся с ним недостаточно вежливо, и ушел в отставку, целиком посвятив себя журналистике. Он постепенно приобрел известность и начал писать книги, в которых давал современную трактовку ислама. Его сочинения пользовались шумным успехом. Когда произошла июльская революция 1952 года, Абд аль-Ваххаб был поглощен борьбой против «Вафда» и защитой ислама. В течение по крайней мере двух лет мы с ним не встречались и ничего о нем я не слышал. Но однажды я зашел к Салему Габру, и тот сказал мне:

— Похоже, звезда Абд аль-Ваххаба Исмаила скоро заблестит еще ярче…

— Что вы имеете в виду? — спросил я с интересом.

— Теперь он так близок к верхам.

— Как публицист или как писатель-клерикал?

— Как один из «братьев-мусульман».

— «Братьев-мусульман»?! — воскликнул я в изумлении. — Но я знал его как верного сторонника Саада.

— Один аллах, изменяя все, не меняется сам! — заметил с сарказмом Салем Габр.

Примерно год спустя я встретил Абд аль-Ваххаба возле «Английского бара». Обменявшись рукопожатиями, мы пошли вместе и по пути разговорились. Едва коснулись революции, Абд аль-Ваххаб боязливо промолвил:

— Да будет благословенна революция, однако трудно понять, чего же они хотят…

В его словах я уловил горечь, причины которой не знал и не мог разгадать. Он вообще умел скрывать свои мысли, что свойственно лишь очень немногим из египтян.

— До меня дошло, что ты вступил в организацию «братьев-мусульман»? — сказал я ему.

— Это может произойти с любым мусульманином! — с неопределенной усмешкой ответил он.

— Жаль, что ты перестал заниматься литературной критикой.

— Прикажешь вернуться к тому, с чего я начинал в незапамятные времена?.. — с улыбкой пошутил он.

Мы распрощались, и я почувствовал, что если мы и встретимся в будущем, то только случайно. Когда произошло первое столкновение между революцией и «братьями» [85] В 1954 г. «братья-мусульмане» организовали покушение на президента Насера. , Абд аль-Ваххаб был в числе других арестован и предан суду. Его приговорили к десяти годам тюремного заключения. В 1966 году он вышел на свободу. Я решил поздравить его с освобождением. Придя к нему на улицу Хайрат, я увидел, что он почти не изменился. Голова, правда, поседела, но для мужчины 57–58 лет это было вполне естественно. Немного располнел, и мне даже показалось, что по сравнению с прошлым здоровье его улучшилось. Разговор начался с обычных в таких случаях вопросов. Он сохранял сдержанность и невозмутимость. Без долгих предисловий перешел к общественным проблемам и принялся весьма авторитетным тоном излагать свои взгляды:

— Все законы, импортированные из-за границы, должен заменить Коран.

Касаясь положения женщин, он сказал:

— Женщина должна вернуться в дом. Не страшно, если она получит образование, но только такое, какое необходимо для дома, а отнюдь не для того, чтобы где-то работать. Было бы, конечно, неплохо, если бы государство выплачивало ей пенсию в случае развода или смерти главы семьи… — Не допускающим возражений тоном он заявил: — Социализм, египетский национализм и европейская культура — вот то зло, которое мы должны с корнем вырвать из наших душ…

Он с такой яростью обрушился на науку, что я растерянно переспросил:

— Как! Даже наука?!

— Да. Успехов нам здесь все равно не добиться. Нас обогнали, и, какие бы усилия ни прилагали, мы будем по-прежнему плестись в хвосте. Нам не суждено внести свой вклад в науку. Наше предназначение — следовать исламу и поклоняться аллаху, и лишь ему одному, а не капиталу и не диалектическому материализму.

Я долго слушал его, едва удерживаясь от того, чтобы не взорваться.

— Чем ты собираешься заняться? — спросил я на прощанье.

— А ты можешь мне что-нибудь предложить?

— Могу, да как бы ты опять не решил, что я тяну тебя назад, — возвращайся к литературной критике!

— Я получил приглашение работать за границей, — сдержанно ответил он.

— И что же ты решил?

— Пока раздумываю…

Я попрощался и ушел. Через год после этой встречи газеты сообщили о новом заговоре «братьев». Тогда я ничего не знал о судьбе Абд аль-Ваххаба Исмаила и полагал, что он находится за границей. Однако мой друг Кадри Ризк рассказал, что Абд аль-Ваххаб участвовал в заговоре, оказал сопротивление при аресте и был убит наповал.

Она была, кажется, первой девушкой, получившей назначение к нам в министерство. И уж совершенно точно — первой в нашем секретариате. Произошло это в дни второй мировой войны, как раз в тот период, когда начальником секретариата стал Аббас Фавзи. Абдо было тогда лет двадцать пять. Это была полная смуглая девушка довольно приятной наружности, с нежной кожей и веселым характером. В свое время она получила диплом об окончании университета, но, пока был жив ее отец, работать не хотела. Когда она появилась впервые, Аббас Фавзи предупредил нас:

— Пожалуйста, ведите себя достойно!