Меджа Мванги - Неприкаянные

— Что приуныл? — спросил поваренок земляного червя.

— Я не приуныл. Я только гадал: сколько было кексов? Всего восемь штук?

— Нет, их было десять, — ответил не моргнув глазом Майна. — Но я же не собирался возвращать их повару за «спасибо». Я потребовал от него вознаграждения.

— Ты хочешь сказать… — с возмущением начал Меджа.

— А что тут плохого? — перебил его Майна. — Остальные-то мы едим вместе с тобой.

Меджа промолчал. Препираться с этим нахалом бесполезно. Такого не переспоришь. Но была у Майны и хорошая черта: всем, что ему удалось украсть на кухне, он делился с другом. Единственное, от чего он предпочитал отказываться, — это от своей доли ответственности за проделки. Приязнь Майны к Медже была столь велика, что он позволял ему брать всю вину на себя.

— Сейчас мы получаем половину пайка, — сказал Меджа. — Всего двенадцать унций муки и несколько граммов молока. Не разживешься. А теперь, наверно, и еще уменьшат. Я уже пробовал делить его на две части — получаются дробные числа. Однако дроби есть не будешь.

— Ну что ж, — весело сказал Майна. — Нам остается только голодать. Но меня это не беспокоит. В случае чего морковью с твоего огорода поживимся.

— Не тут-то было, — вздохнул Меджа. — Старик повар всю морковь уже перетаскал на кухню.

Майна нахмурился.

— Значит, там у тебя ничего съедобного не осталось?

Меджа покачал головой.

— Все бурьяном поросло. Ни единой морковки.

— Морковочки захотели, мальчики? — пробасил кто-то у них за спиной.

Услышав знакомый голос, Меджа и Майна разом вскочили на ноги.

— Стало быть, задумали ночью в огород залезть. Но за такие дела выгоняют с работы.

— Да мы не… — начал было Меджа, по, почувствован на себе укоризненный взгляд Майны, замолчал.

Между тем хозяин продолжал:

— Верно я сказал приказчику, что перекармливает вас. Считайте, что пайки вам обоим урезали, да и денежную плату сократят наполовину. — Он засмеялся, обнажив два ряда ровных зубов. Складки жира на его толстой шее подрагивали, точно ожерелья.

Меджа и Майна молчали. Они знали, что достаточно им выразить хоть малейшее недовольство, как их моментально отправят обратно в город. Так они и стояли, пока хозяин не скрылся из вида.

— Да-а, — протянул уныло Майна. — Мало им половины пайка, теперь еще и деньги отнимут.

Окрик Боя заставил его замолчать. Надо идти на кухню объяснить, куда опять девались кексы.

Меджа задумчиво смотрел ему вслед. Кому бы ни принадлежали слова насчет того, что беда никогда не приходит одна, человек этот прав. Только непонятно, отчего так бывает. Хорошо еще, что они успели съесть эти злополучные кексы до появления хозяина, иначе тот не преминул бы спросить, кто позволил выращивать кексы на цветочных клумбах. Этот верзила — мастер задавать ехидные вопросы.

Меджа поплевал на сгон огрубелые ладони и нагнулся было к ведру, как вдруг увидел бегущего в его сторону Майну, за которым гнался с веником в руке Бой. Стало быть, старик не поверил, что Майна непричастен к пропаже кексов. Что ж, тем хуже для Майны. Меджа пожал плечами, поднял ведро с водой и пошел поливать цветы. Обычная домашняя ссора, какое ему до нее дело? Его дело — бороться в огороде с сорняками.

Меджа выбрал из посудины остатки еды и отправил себе в рот. Тем временем Майна вылизывал свою тарелку. Покончив с этим, принялся за пальцы. Неторопливо, методически он облизал все пальцы правой руки, начиная с мизинца и кончая большим. Меджа с интересом наблюдал. В очаге чуть теплился огонь, свет маленькой жестяной коптилки бросал на стену хижины уродливые тени.

Вся мебель в их жилище состояла из двух деревянных ящиков, заменявших нм стулья, и самодельной полки, на которой они хранили свою скудную утварь (две жестяные кружки, две жестяные тарелки, большую банку и две алюминиевые кастрюли). У одной степы лежал прямо на земляном полу тюфяк Меджи, у другой — Майны. Поверх тюфяков были постелены мешки и разное тряпье. Очаг, построенный из трех больших камней, помещался в центре хижины.

— Неплохой был ужин, — сказал Майна и швырнул тарелку на полку. Мыть посуду он будет утром.

Меджа громко рыгнул.

— Ты прав. Овощи, правда, пересолил немного. Да и мучная похлебка была бы вкуснее, если бы ты подольше подержал ее на огне.

— Много ты понимаешь в поварском деле, — проворчал Майна. — Когда я доверяю тебе готовить, так получается бог знает какое варево. Даже собаки Жирного борова не стали бы есть.

— Кстати, о Жирном борове, — вспомнил Меджа. — О чем ты так горячо спорил с его сыном сегодня?

— Хотел доказать ему, что я учился в школе. Я что-то напевал про себя, а он услышал, и мы разговорились. Он не поверил мне, когда я сказал, что сдал эти чертовы выпускные экзамены. Считает, что я должен бы тогда служить, как и он, в городе. В прошлом году он сдал все экзамены, кроме одного. Так же, как и ты. И с тех пор служит. Поэтому ему не понятно, что привело меня на ферму. Я ответил, что мне правится работать на кухне, а он поверил.

Меджа засмеялся.

— Еще бы не поверить. Посмотреть на тебя со стороны, так можно подумать, что лучшего места, чем кухня, для тебя не существует. А сказал ты ему, что я люблю ухаживать за цветами?

— По твоему виду этого не скажешь. Не удивительно, что тебя постоянно в чем-нибудь ущемляют.

— Знаешь, о чем я думаю? — нахмурился Меджа. — Надоело мне быть везде пасынком. То паек урежут, то жалованье. Терпенья уже не хватает. Когда человек работает, его надо кормить. Если так дальше пойдет, я…

Майна захохотал.

— Что тут смешного? — рассердился Меджа.

— Смешно подумать, что ты можешь вернуться в трущобы. Добровольно.

— А может, я не в трущобы, а на центральную улицу пойду. Для разнообразия.

— Ты? — удивился Майна. — Это при твоей-то нерасторопности? Да тебе там и часа не продержаться. Там быстрота и хитрость требуются. И смекалка. И сердце у тебя должно быть львиное. Потому что если попадешься, то должен быть готовым ко всяким испытаниям.

Меджа криво усмехнулся.

— Вот в тебе-то, значит, нет ни расторопности, ни хитрости, ни смекалки. II сердце у тебя величиной с горошину.

— Это почему же?

— Сам-то ты на центральную улицу не совался, верно?

— Один раз сунулся, — с грустью сказал Майна. — Работу искал. Только погнали меня назад в трущобы, и с тех пор я уж не рисковал.

— Стало быть, ты… — начал было Меджа.

— Ну, хватит, — оборвал его Майна.

Меджа засмеялся, по тут же понял, что его другу сейчас не до смеха. Майна был явно не в духе. Это случалось с ним редко, но если случалось, то он старался не вспоминать трущобную жизнь в городе. В такие минуты он сидел молча, уставившись невидящими глазами в одну точку, а иногда прятался где-нибудь в кустах и тихо плакал там, перебирая в памяти картины детства, предаваясь мечтам. Потом мрачное настроение проходило, он вытирал слезы, напускал на себя беззаботный вид и бодрый, веселый возвращался к реальной жизни. Никто бы и не подумал, что всего несколько минут назад он был совсем не таким.