Сергей Саканский - Гудвин, великий и ужасный

— Это сложный вопрос. С одной стороны, он же и наговорил на фонограф ее реплики, принимал участие в ее создании, с другой, когда он впадает в наркотический транс… Как вы думаете? Отдает ли он себе отчет в чем бы то ни было вообще?

— Итак, милый Ватсон, — послышался голос Холмса из кабинета, — подытожим сказанное. Перед нами явный серийный убийца, но не маньяк. Жертвы никак друг с другом не связаны. Мотив ограбления отсутствует. Есть один-единственный персонаж, рыжая цветочница, которая имеет какое-то таинственное отношение к делу. Преступник обладает чудовищной силой, но не оставляет следов, как бы перемещаясь по воздуху…

Любое преступление, Ватсон, имеет всего лишь три компонента, а именно: преступник, его жертва и мотив. Все классические детективы начинаются с жертвы. Интрига, как правило, вертится вокруг преступника и мотива. В плохих детективах сначала всплывает мотив, затем преступник. В средненьких — происходит наоборот. В хороших — эти два компонента выявляются одновременно, причем, на последних страницах. Убийца, при этом, не может быть богом из машины, он просто обязан присутствовать в тексте почти с самого начала, иначе, опять же, получится скверный детектив.

Посмотрим трезво на нашу ситуацию. Кто у нас присутствует с самого начала?

— Однако, — сказал доктор Ватсон. — Я слушаю вас с нарастающим вниманием.

— Именно! Цветочница и только она. Значит, никакого сообщника нет, а цветочница — и есть убийца. Но это невозможно, скажете вы. Ведь убийца, по умолчанию, обладает недюжинной физической силой. А эта миниатюрная, хрупкая, нежная девушка… Не правда ли?

— Удивительно. Вы меня просто интригуете.

— Давайте проведем эксперимент, Ватсон. Я беру свою любимую трубку и бью вас по колену мундштуком. Мы слышим слабый глухой звук, как если бы эбонит ударился о эбонит. Впрочем, так оно и есть… А теперь я ударяю вас наоборот — чубуком, держа трубку за мундштук. Звук гораздо сильнее. Но вовсе не потому, что теперь о тот же эбонит бьется древесина. Почему же?

— В самом деле! Вряд ли я сам смогу об этом догадаться.

— Правильно, ибо для этого нужны мозги. Сила удара пропорциональна массе ударяющего тела. В данном случае, массивный вересковый чубук на длинном мундштуке, ударяясь о ваш эбонит, и производит более громкий звук. И еще, как нам известно из физики, сила удара пропорциональна скорости. Да, Ватсон, скорости! Эти остолопы из Скотланд-Ярда не знают никакой физики. Они искали человека чудовищной силы, а такового нет. Рыжая, нежная цветочница, вооруженная массивным молотком на длинной ручке, двигаясь на своем велосипеде со скоростью десять миль в час — вот он, этот мифический силач. Вы удивлены?

— О да! Я никогда бы не придумал ничего подобного.

— Это вполне естественно для вас, Ватсон. Теперь второе: мотив. Ошибка была в том, что мы считали, будто бы жертвы не были ограблены. Это неправда. Ограбления все же состоялись, вопрос только в том, что именно являлось предметом похищения. Вспомните странную закономерность в выборе жертв. Курьеры, рассыльные, мальчики на побегушках… Все они могли что-то нести в руках. Что-то такое, что носят не в кармане, не в сумке, а именно, в руках и только в руках. Предмет этот можно выхватить на ходу, прямо с быстро движущегося велосипеда, не прерывая движения… Этим предметом были цветы…

— Цветы? — не выдержал Ватсон, вернее, конечно, доктор-то промолчал, поскольку не было никакого повышения голоса, а реплику подал молодой человек из гостиной.

— Именно, Ватсон! Картина преступления представляется мне следующим образом. Невинная юная цветочница разъезжает по улицам и продает цветы. В корзине она прячет молоток на длинной буковой ручке. Вот появляется покупатель, выбирает букет и, предвкушая встречу с красивой, полногрудой дамой, идет вдоль улицы. Рыжая цветочница седлает велосипед и, быстро набирая скорость, движется за ним. С чудовищной силой, умноженной на скорость, обрушивается тяжелый молоток на голову жертвы. Мгновение — и цветы выхвачены из слабеющих рук. Через полчаса те же самые цветы продаются другой жертве. И так изо дня в день. Ничего себе, бизнес, не правда ли?

— О да! Я никогда бы не придумал ничего подобного.

— А я придумал и, разумеется, оказался прав. Для меня все это оказалось, как всегда, элементарно. Девушка была схвачена, Лестрейд провел допрос с пристрастием, и она во всем призналась. Вам, вероятно, в диковинку как само преступление, так и подобный мотив — ведь вы, добрый поклонник стиля «ретро», предпочитаете иную музыку, доктор Ватсон… Но эволюция не стоит на месте, и преступление, как молодая женщина, с каждым годом наряжается в новые модные одежды. Представьте себе, дальнейшую судьбу этой рыжей голубоглазой цветочницы, не вмешайся в это дело я. Преступница остается неуловимой многие годы. В то время как полиция ищет маньяка, наделенного чудовищной силой, эта худенькая, стройная девушка, переезжая из города в город, продолжает свой бизнес. Если допустить, что ей удавалось бы отправить на тот свет порядка пятидесяти человек в неделю, то в год это число дошло бы до двух с половиной тысяч. Если принять, что бизнес продолжался бы около тридцати лет, то человечество лишается населения целого города. Если бы, конечно, не мое личное вмешательство, не мои мозги, их удивительное серое вещество…

— Серое вещество! — воскликнул гость.

— Ну да, — отозвалась мисс Марпл. — А что вас так возбуждает?

— Это замечательные слова, мэм! Мозг человека, удивительную, сложнейшую, думающую машину так запросто назвать серым веществом! Вы не находите, какая мощная, точная метафора?

— О да! — отреагировал Ватсон на возбужденный голос молодого человека. — Это просто нечто эксклюзивное.

— Мисс Марпл! — вскричал Холмс. — Вырубите наконец этого дурака!

— Потрясающе! — сказал доктор. — Умопомрачительная логика.

Мисс Марпл быстро прошла в кабинет и, засунув руку глубоко под клетчатый плед, что-то резко дернула у Ватсона в паху. Кукла вздрогнула и замерла. Холмс, улучшив момент, коротко ущипнул девушку за ягодицу.

— И предупредите вашего приятеля, — проговорил он, — приятеля, который сидит там, в гостиной, который прибыл в Англию с континента, который носит тупоносые ботинки, пять дней назад отремонтированные в мастерской на Барби-стрит, который в детстве болел скарлатиной и свинкой, который и до сих пор иногда занимается онанизмом, у которого голова как нечищенное вареное яйцо, у которого дядя живет в Петербурге и никогда не оставит ему наследства, поскольку через пять лет его убьют большевики… Скажите ему, что… Впрочем… Все это не имеет значения…

С этими словами Холмс откинул голову на подушку и мгновенно уснул.