Сергей Саканский - Когда приходит Андж

Однажды, придя с Майей на Соловьиную поляну, Андж увидел, что мальчики не сидят, как обычно, в вольных позах на деревьях, а валяются в траве: Джон схватился за живот, Вит – за голову, Пайл – за шею, а Тед – за пятки. Мальчики стонали, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Видишь, — сказала Майя, указав на них. — Они больны. Только ты можешь спасти их.

— Я не знаю, где они лежат, — соврал Андж.

— Помираю… — произнесла Майя и опустилась на землю, как бы сложив крылья.

Андж побежал наверх, через несколько минут он принес коробки и серебристую баночку. Неизвестно откуда (внезапно из воздуха, как он это делал всегда) появился, сверкая погонами, Король, он засунул коробки себе за пояс, дал всем по ягоде и властно увел Майю с собой, на Водокачку.

— На Водокачку! На Водокачку! — мысленно произнес Андж, бросил в рот волшебную ягоду, раздвоился, вышел, все еще жуя, и, отбиваясь ногами от веток и листьев, с шелестом полетел между деревьями. Он увидел, как Король и Первый министр варят шприц, закатывают рукава рубашек.

— И ей тоже, — приказал Король.

— Нет, — сказала Майя.

— Да, — негромко возразил Король.

Они укололись сами и укололи слабо сопротивлявшуюся девочку, немного посидели молча, раскачиваясь туда-сюда, и вдвоем сделали с Майей то, что обычно Король делал один.

Андж рассердился. Он камнем упал вниз, в подвал, легко преодолев перекрытия здания, собрал в кучу промасленные тряпки, какие-то вельветовые куртки, вылил бензин из моторного бачка и ударом глаз поджег.

Вернувшись домой, Андж был схвачен бабулей, она приволокла его к раскрытому комоду, тыча, словно кота, головой в белье, которое пахло вонючим хозяйственным мылом.

— Где, где, где? — кричала она, Андж ревел, упорно повторяя «Не знаю!» — в соседней комнате корчился и выл дедушка, бесконечно выкрикивая каркающее слово:

— Морфий, морфий, морфий!

Под эти крики Андж и заснул, смутно помня в ночном бреду, как пришла из амбулатории пьяная докторша, поводя головой и сверкая глазами, бабуля ползала перед нею на коленях, протягивала пачку денег, но злая ведьма все мотала головой, приговаривая:

— Нет! Нет больше. Нет!

Утром на улице раздались разноголосые крики:

— Пожар! Пожар!

Андж выбежал на веранду и увидел охваченную жирным дымом Водокачку, внизу стояла пожарная машина, и люди в касках тянули шланги, все жители поселка вышли из домов и радостно обсуждали пожар, вдруг откуда-то вылетел водокач дядя Вова, Первый министр, и заорал, размахивая руками:

— Там! На Водокачке! Ацетилен!

Услышав это слово, пожарники переглянулись, поспешно запихали шланги в машину и уехали. Жители поселка пришли в движение, вываливая через западные ворота, бабуля схватила Анджа и побежала по ступенькам, дедушка, вращая колеса, быстро катил за ними.

Люди несли в руках все, что успели взять: одеяла, сумки, мальчика Андрея, других маленьких детей, хрустальные вазы и фарфоровые чашки… Они столпились далеко от поселка, на холме, глядя сверху на свои покинутые жилища, Андж увидел Майю и мальчиков, они были разобщены, каждый стоял со своими родителями, чуть в стороне возвышался огромный торс Короля, Митрофана Приходько, без формы, в сером спортивном костюме, вдруг Водокачка, превратившаяся в сложной формы огненную фигуру, приподнялась, как бы выйдя из себя, раздался оглушительной силы гром — колокол боли в ушах — и последнее, что увидел Андж, теряя сознание, была кольцевая, бегущая во все стороны взрывная волна, в считанные секунды уничтожившая поселок НКВД.

Первое время они жили в палатках, расположение которых повторяло поселок, затем переехали в один общий многоэтажный дом с лифтом, где стали соседствовать уже по вертикали, через несколько недель умер дедушка и его отвезли на кладбище, Майя, Король, мальчики – исчезли из жизни Анджа, как и все прочие жители северного, дачного берега Шумки. Вскоре, говорят, и саму Шумку заключили в трубу, и – представь себе – нету больше на свете этой реки.

В момент взрыва Андж посмотрел на Майю, которая выглядывала из-за бедра своего отца, высокого синего человека в редкой, и потому красивой, прокурорской форме — перевернутый огненный гриб задрожал в этих серых бесстрастных глазах и, падая в небытие обморока, Андж ухватил и взял с собой ее быстрый вопросительный взгляд, будто и вправду она была в чем-то виновата, и через десять лет, в день полного солнечного затмения, гораздо менее старшая, она снова мелькнула перед ним, как бы высунув язык и повертев косичками, чтобы опять, дразня, исчезнуть на неопределенные годы, — Андрей знал, что не навсегда, и был спокоен, спокоен…

Его лишь занимал вопрос: где, когда, при каких обстоятельствах… Поскольку это случится неожиданно, надо все время быть готовым. Андрей уже догадывался: мир настолько тесен, что едва может соперничать своим простором с площадью небольшой комнаты… Однажды выяснилось, что Майя отпустила его еще на шесть лет, предоставив ему более двух тысяч безусловных дней ожидания.

Ее не было нигде, медленно подкрадывалось лето, выросли и распустились цветы, он много работал, главным образом, обеспечивая техническую базу, прячась и маневрируя, чтобы не увидели люди, собирал цветы и листья, тайком от бабули сушил на крышах шкафов, воровал в чулане яйца, молол сухие цветы на кофейной мельнице, смешивал с яичным желтком и уксусом, полученную темперу разливал по баночкам, закупоривал, прятал в свою постель… Бабуле так и не суждено было найти и уничтожить эти вредоносные вещества.

Незадолго до того, как лечь последний раз в больницу, она призвала внука к себе и, выстукивая набалдашником палки глухую резиновую морзянку, будто предлагая второй, тайный план своих слов (хотя и первый был вполне ошеломляющим) сказала:

— Ты скоро останешься один. Благоразумнее всего тебе будет воссоединиться отцом. Да, да — с отцом, с этим погибшим милиционером, который, кстати, вовсе никакой не Андрей, а Борис, даже имя пришлось законспирировать, не делай круглых глаз, перестань грызть ногти, гавно, слушай! Этот убийца твоей матери никогда не служил в органах. Вот тебе письма от него, скажи спасибо, что сохранила. Ладно, о деталях позаботятся…

Вскоре приехала машина «скорой помощи» и санитары, воняя перегаром, поклали бабулю на носилки и увезли. Андрей взял ее палку, засунул под шкаф, уперся ногами в пол и с надрывным треском разломил…

Это были первые дни летних каникул, в доме стали появляться родственники с озабоченными лицами, особенно запомнились — дядя Митяй, всегда раздраженный, пьяно орущий что-то на суржике, его жена, умоляющая кричать тише, чтобы не разбудить мальчика, и дядя Миняй, свояк, известный в городе адвокат, выражавшийся по-русски витиевато, совсем почти без акцента. Андрей ездил в больницу на Печерск и по нескольку минут тоскливо с бабулей молчал. Он очень любил ее эти дни…