Юрий Черняков - Узбекский барак

— Опять долги… — проворчал он. — Сама заняла, пусть думает, как отдать.

Он долго не мог заснуть. Он лежал на спине, закрыв глаза, наблюдая за бликами автомобильных фар с улицы, медленно ползущими по потолку.

Все видевшие фотографии его матери в молодости говорили, что Марина копия бабушки Ларисы. Игорь Андреевич почти не помнил молодого материнского лица. А старые фотографии весьма приблизительны: об одних рассказывают много, о других почти ничего. Мать относилась к последним. Ее лицо было чересчур живым и изменчивым. Она, как и Марина, принадлежала к такому типу женщин, чью прелесть трудно уловить. Легкие, мимолетные выражения их лиц не поддаются запечатлению. На фотографиях же у матери всегда натянутое выражение, с каким она обычно смотрелась в зеркало, постоянно оставаясь недовольной тем, что там видела.

Тогда все обожали фотографироваться, вместе или поодиночке, — возможно, из неосознанного стремления остановить время, как полагал доктор Фролов. Или из желания казаться лучше, чем есть. Впрочем, это одно и то же.

И все же, разглядывая ее на старых фотокарточках — темноглазую, осунувшуюся и бледную, одетую в телогрейку или большую, не по росту, спецовку, — он не мог не видеть, как ей подходит давно вышедшее из обихода определение «интересная».

Марина росла худущей, выше всех в классе, мальчики в лучшем случае не обращали внимания, а это ее злило. Как-то в семейном кругу, когда отмечали за чаем с тортом ее шестнадцать лет, Марина назвала себя «нецелованной дылдой, не знающей, как избавиться от своей невинности, хотя все подруги уже успели ею распорядиться».

— Кое-кто уже сделал аборт, — добавила она в полной тишине. — А я так и буду при вас всю жизнь?

— Не будь дурой, — строго сказала ей бабушка, пока опешившие родители приходили в себя. И добавила эту самую фразу: «Давай не будем бояться жизни, всегда встречать ее с открытым забралом, и наше от нас не уйдет».

— Что вы такое говорите, Лариса Михайловна? — ужаснулась жена.

— Только то, Полина Николаевна, что вы уже давно должны были сказать своей дочери, — отрезала мать и снова обратилась к внучке: — Ты, Маришка, слава Богу, пошла в меня. А значит, у твоих ног будут мужчины, каких мы только захотим.

Мать была стихийной феминисткой еще до того, как это движение стало всемирным. Ей было уже за семьдесят, но она оставалась восприимчивой и терпимой к любым переменам, какими бы шокирующими они ни казались ее сверстникам и сверстницам. Она никогда не жаловалась и всегда возражала: хуже, чем наша старость, уже ничего не будет.

«Бабушка, если хотите знать, понимает меня лучше, чем вы!» — твердила Марина, ссорясь с родителями, и неизменно уходила к ней. С малых лет она чаще жила у бабушки, чем у родителей, постоянно разъезжавших по командировкам. И по праву считала родным домом квартиру в Сокольниках.

Стараясь вернуть расположение дочери, Полина перед ней заискивала, отчего та тихо зверела.

— Твоя мать во всем идет мне наперекор со дня нашей свадьбы. Если я скажу так, она обязательно — наоборот! — расплакалась однажды ночью Полина после объяснений со свекровью по телефону.

В последнее время у нее появилась прихоть — на ночь глядя выяснять отношения.

— Она всячески старается восстановить против меня Марину! Она все ей позволяет, лишь бы отнять ее у меня!

— Ты не можешь найти с дочерью общий язык, а кто-то тебе виноват… отвечал Игорь Андреевич.

Он захотел ее обнять, но получилось слишком нарочито, и Полина его оттолкнула.

— Кстати, она вовсе ее не задабривает, — добавил он. — Напротив, она к Марине очень требовательна. Но скоро это пройдет…

— Скоро? — жена сразу прекратила всхлипывать, приподнялась на локте и повернулась к нему лицом. — Что ты имеешь в виду? Хочешь сказать, результат гистологического анализа положительный?

Игорь Андреевич похолодел, услышав ее вопрос.

— Разве она тебе не говорила? — спросила жена после паузы.

— Нет… — покачал он головой. — Когда она тебе это сказала?

— Ох, совсем забыла… — охнула Полина, приложив руку ко рту. — Она же велела ничего тебе не говорить. Не хочет травмировать любимого сыночка. Не выдавай, ладно? Она слишком много курила, и вот результат. А я не раз ее предупреждала. Хоть бы дурной пример не подавала! Теперь Марина курит не меньше… Но разве твоя мать кого-нибудь послушает.

Последовавший затем разговор с матерью ни к чему не привел.

— Раньше ты была со мной откровенной и всем делилась… — упрекнул Игорь Андреевич мать.

— Кажется, я поняла. Твоя Полина проболталась. Хотя я ее очень просила не говорить. Можешь не переживать, сынок, результат анализа отрицательный. Что касается Марины, я просто хочу успеть дать ей то, что не смогла дать тебе.

Через два месяца она умерла в больнице, на другой день после того, как ее отвезли туда по «скорой». Марина в это время сдавала вступительные экзамены на журфак МГУ, и мать держалась до последнего дня, уверяя всех, что ее кашель от аллергии.

После похорон Игорь Андреевич нашел в потаенном ящике ее стола неиспользованные шприцы и капсулы с обезболивающими средствами. А среди бумаг рядом с завещанием, заверенным у нотариуса, лежал результат гистологического анализа. Он был положительным.

В день смерти бабушки Марина должна была сдавать английский. На экзамен она не пошла, ни в этот день, ни в другие.

Вскоре после похорон все заметили: Марина в одночасье похорошела. Будто опытный художник подправил портрет несколькими штрихами — положил вишневой спелости на губы, прибавив ясности и одновременно загадочности ее взгляду, чуть округлив щеки, колени и плечи. И получилась вылитая мать в юности, какой ее себе представлял Игорь Андреевич. Марине шел двадцать первый год, некоторые подруги уже прошли через свадьбы, роды и разводы, и ее начинало тяготить отставание.

Однажды, никого не предупредив, она отправилась на отборочный конкурс, устроенный неким модельным агентством из Италии. Марина рассказала об этом потом, когда подписала контракт. Она всюду и всегда опаздывала, и когда пришла туда, просмотр отобранных претенденток близился к концу.

Не останавливаясь, она прошла мимо охранников прямо к столу жюри и с любопытством уставилась на девушек, к тому времени оставшихся в одних купальниках. Сначала на нее обернулся один член жюри, затем другие…

Из Турина Марина звонила каждый вечер. Ныла, что все надоело и хочется домой. Мол, они с бабушкой наряжали кукол с большим вкусом, чем ее одевают здешние модельеры. К тому же не поймешь, где заканчивается этот второразрядный салон, а где начинается дорогостоящий бордель со славянскими девушками. На него она не подписывалась. Другие не прочь хорошо заработать и некоторым даже посчастливилось стать содержанками, но это не для нее. Мужики здесь как на подбор, одни брюнеты. Будто опять в Пицунду приехала… И все как один женатые. Наши девочки говорят, будто больше всего на свете здешние мужики боятся своих стервозных жен. Те, как в кино, следят за ними с помощью частных детективов. Разводиться опасаются, хотя римский папа им разрешил.