Анатолий Тосс - Фантазии мужчины средних лет

– Да какая это жизнь без свободы?

– Ладно, не хандри. – Он потрепал меня дружески по плечу. – У тебя же творческой свободы полно. Ты прежде сочинительством занимался. Вот и пиши, возвращайся к своим корням, к истокам. Порадуй себя, да и заодно весь мир талантом. Представляешь, каким тиражом новая книга разойдется? Миллиардным. Роллинг с ее Поттером и не снилось.

Я помолчал и кивнул. А что мне оставалось, в том, что он говорил, был хоть и извращенный, но смысл.

– И давай о здоровье не забывать. Искусство искусством, а здоровьем пренебрегать ни к чему. Когда к тебе врача прислать?

– Недели через три-четыре, – попытался я оттянуть время. Спешки ведь нет. Месячишко можно подождать.

Он снова задумался, затем улыбнулся:

– Месячишко, наверное, можно. Но не больше. Больше не смогу. Ты давай, готовься к обследованию. Со здоровьем, как известно, не шутят. Надо будет провести полное, всестороннее обследование.

Мы распрощались. Он ушел, а я еще часа два пролежал на диване, думал. Ясно было, что так называемое «медицинское обследование» ни к чему хорошему не приведет. Да и вообще, ни к чему больше не приведет. Потому что – тупик. Тупик, в который они загоняют мою жизнь.

И вправду, для чего я им? Для чего эти хлопоты со мной, расходы, постоянная опасность, что я вольно или невольно присоединюсь к оппозиционерам? Намного проще меня ликвидировать и, таким образом, увековечить в качестве верного друга и соратника. В истории тьма подобных примеров.

Итак, они решили со мной покончить, размышлял я. Но это если ничего не предпринимать. А что я могу предпринять?

Над этим я и думал, лежа на диване. Так на диване и заснул – последнее время я часто на нем засыпал.

Утром следующего дня я заперся в кабинете, включил лэптоп и начал писать книгу.

Тема была простая: параллельный мир и параллельное время. Ведь что такое время? Совершенно не определенное для науки физическое понятие. Некоторые ученые (Эйнштейн, например, и прочие) считают, что время – это еще один вид пространства, только иначе организованное. Например, его можно представить как пространство, свернутое в трубочку. Поэтому оно становится цикличным и по нему невозможно двигаться в разные стороны, как в привычном для нас пространстве. А только вперед.

Но если кому-нибудь удалось бы развернуть эту трубочку, тогда по ее поверхности можно было бы скользить не только вперед, но и назад. Да и не только назад, а еще и влево, и вправо. Иными словами, двигаться по времени в любом направлении. А значит, появляется множество альтернативных пространств. Именно об этом я и собирался писать.

Мой главный герой обладал уникальным свойством: он видел трубочку, это свернутое время, он даже мог до него дотронуться, пощупать его. Точно так же, как мы видим трехмерное пространство – длину улицы с многоэтажными домами или долину с высокими горами у горизонта, или, например, море, вдали переходящее в небо. А раз есть возможность что-то видеть и ощущать, значит, появляется возможность это «что-то» преобразовать – можно вскопать долину, взорвать горы, провести сквозь них дорогу.

Вот моему герою и удалось чуть развернуть трубочку времени, не всю, конечно, лишь кусочек. Неожиданно выяснилось, что, в отличие от долины и от гор, время – величина индивидуальная, личностная, и оно не предназначено для всех в равной, одинаковой степени. Иными словами, для каждого человека существует свое собственное время, своя собственная трубочка. И если удается ее развернуть, то по времени можно перемещаться. По своему собственному, только для тебя одного предназначенному времени.

В этом и заключалась основная идея книги. Я, конечно, снабдил ее литературной конвой – сюжетом, интригой, саспенсом, все как полагается, и героя подобрал замысловатого, неочевидного. Как наставлял меня в свое время Рейн, напичкал текст конфликтами – внутренними, личными, коллективными, разными.

Поразительно, но выяснилось, что я ужасно соскучился по своей работе. Выяснилось, что сидеть и писать, уходить в создаваемый мир, в котором ты одновременно и бог (так как ты мир создаешь), и раб (так как полностью зависишь от него) – и есть самое волнующее, самое радостное ощущение, приводящее к восторгу. Во всяком случае, меня.

В какой-то момент я понял, что все то ненужное, мелочное, ни к чему не приводящее, что произошло со мной за годы многополья, – это чья-то чужая, злая шутка, тоже своего рода сюжет, в который я неудачным образом угодил. Но как влюбленный «улетает» во время любви, тая и растворяясь в глубоком энергазме, так и я сейчас «улетал» от своей работы, тоже попадая в своего рода энергазм. Но в данном случае в энергазм творческий. Ведь еще Фрейд писал о сублимации (переходе) сексуальной энергетики в творческую и наоборот.

Я не выходил из кабинета ни днем, ни ночью – хорошо, что в нем находились туалет с ванной. Поднос с едой мне оставляли у двери, и я, убедившись, что за дверью никто не прячется, быстренько поднос забирал, оставляя взамен грязную посуду от предыдущей кормежки. Я даже к Ч1 не выходил, когда он приезжал, я даже думать о нем перестал, как перестал думать об оставшемся мне для жизни месяце, как перестал думать о реальности вообще.

Так продолжалось… Я точно не знаю, как долго это продолжалось – три недели, четыре, шесть, я потерял счет времени, я даже не очень отличал день от ночи, солнечный свет лишь едва пробивался через плотные шторы. Я оброс волосами, щетиной, ногтями, я наверняка выглядел пугающим сейчас, не причастным к реальному миру. А зачем мне реальный мир, когда взамен у меня появился мир собственный, единоличный, принадлежащий лишь мне, в котором мне только и хотелось жить.

А потом оказалось, что книга закончилась. Словно сама по себе оборвалась… я и не ожидал, что она настолько внезапно оборвется. Просто подошла к концу совершенно неожиданно для меня, будто не я ее вел, а она меня. Я удивился, даже не осознавая полностью, что именно со мной произошло, только смог дотащиться до дивана, поправить под головой подушку, укрыться пледом и тут же провалиться в глубокий сон – видимо, я долго не спал.

Пробудился я от голода, острого, почти животного. Попытался вспомнить, когда я ел в последний раз, и не смог, похоже, что давно. Медленно повернул ключ в замке, приоткрыл дверь, как ни странно, поднос с привычными супницами, салатницами, тарелками за дверью не стоял. Я осторожно двинулся вдоль коридора, добрался до лестницы – кабинет, в котором я жил затворником последнее время, располагался на втором этаже. В доме было тихо, лишь внизу, видимо, в гостиной, раздавалась приглушенная музыка, ритмично раскачивающийся джазовый мотивчик.

Первым делом я постарался вспомнить, где здесь у них кухня, – я и в прежние времена не часто туда заходил. Чтобы отыскать кухню, мне пришлось пройти по всему первому этажу, всюду было чисто и прибрано, как всегда, и все же… Складывалось ощущение, что дом уже какое-то время пустовал, на это указывал легкий сероватый налет пыли на красиво полированной мебели. В холодильнике лежали кое-какие продукты, по их свежести (или несвежести) я предположил, что они куплены пять-шесть дней тому назад.