Владимир Кунин - На основании статьи…

Когда теоретический курс был окончен, Рифкат Алимханов приступил к организации лаборатории…»

«…наконец, были изготовлены пуансоны и матрицы для оттиска фальшивых золотых десятирублевиков.

Алимханов сам приготавливал металл для будущих «золотых» монет. По понятным причинам мы не будем описывать состав сплава. Скажем лишь то, что из этого сплава он изготавливал так называемые «лепешки», выдавливал оттиск монеты и методом электролиза покрывал его высокопробным золотом. И появлялась «золотая» монета, на одной стороне которой явственно виднелся герб Российской империи, а на другой стороне — изображение самодержца всея Руси»…

К сожалению, при подготовке этой статьи к печати из нее титаническими усилиями бдительных редакторов, от ужаса всегда мчавшихся впереди обязательного цензурного надзора, вылетели несколько ключевых фраз. Например:

«…досконально изучив Уголовный кодекс, Р. Алимханов убедился в том, что статья 87 УК РСФСР к нему отношения не имеет и золотые червонцы образца 1892–1896 годов не являются ни валютой, ни металлической монетой Государственного банка СССР…»

Ну не мог знать Рифкат Алимханов, что спустя год после начала его деятельности эта же статья УК РСФСР без каких бы то ни было внятных оснований будет усилена до самого высшего злодейского предела!

Выпал и один забавный эпизод.

Вернее, не столько «выпал», сколько его вышвырнули при окончательной московской правке. Что это, дескать, за хиханьки и хаханьки в серьезном заказном проблемном очерке?!!

Речь в этом эпизоде шла о следственном эксперименте с «золотыми» червонцами Рафика-мотоциклиста. То есть — подследственного Рифката Шаяхметовича Алимханова все-таки.

«…обвиняемого по статье 87 УК РСФСР, части второй… А с применением редакции Закона Верховного Совета РСФСР от 25 июля 1962 года…»

Короче говоря, по этой новой редакции Закона Верховного Совета Рафику-мотоциклисту грозил РАССТРЕЛ.

— Вот из-под этого его надо срочно уводить… — туманно и негромко сказал Николай Иванович Зайцев. — Такой паренек — один на сто миллионов.

— Он, может, Ломоносов наших дней, — добавил Леха Петраков. — А то и так уж — ни вздохнуть, ни пернуть.

Костя Степанов промолчал. Делал вид, что вчитывается в последнее донесение одного из своих особо ретивых информаторов.

А Кириллу Теплову вдруг причудился он сам — в детстве… Пяти… или шестилетний, больной, с замотанным горлом, температурой… И холодный мраморный подоконник в их довоенной квартире на Чайковского… Вспомнил соседа с третьего этажа — огромного, наголо бритого дядю Шуру…

— Можно сказать? — неуверенно спросил Кирилл.

Степанов не ответил. Вчера, как и сегодня, допросы и очные ставки затянулись глубоко за полночь, и когда Костя под утро вернулся домой на Петроградскую, он увидел, что от него ушла жена. И увезла восьмилетнюю дочь Лизу.

«Я люблю другого человека. Пожалуйста, оставь нас в покое».

Вот и все, что было написано на листе ученической тетрадной бумаги в косую линеечку. К кому она ушла, Костя знал.

— Черт подери! Можно мне наконец сказать? — раздраженно проговорил Теплов.

— Нет. — Степанов даже не поднял глаз от донесения.

И подумал, что с «тем человеком» ей, конечно же, будет лучше.

— Мы же с самого начала договорились с тобой, что ты будешь только наблюдать и помалкивать, — сказал он Теплову.

Теплов выскочил из-за стола, задохнулся от возмущения:

— Я при ваших подследственных хоть слово проронил?! Уже месяц я, как мудак, торчу здесь день и ночь! Вы работаете, и я работаю!

— Вот ты, как мудак, мне тут истерики и не устраивай. С меня и сидельцев хватает. Тебя сюда никто не звал, — жестко сказал Степанов и представил себе, что Лизе придется менять школу. «Тот человек» жил совсем-совсем в другом конце города, на Выборгской стороне. — Вали-ка ты, товарищ корреспондент, отсюда к такой-то матери и занимайся своим делом. А мы будем заниматься своим.

Кирилл Теплов передохнул и неожиданно спокойно и холодно произнес:

— А хрен тебе в грызло, Костя. Теперь это и мое дело. Слышишь, Степанов? Теперь это мое дело не меньше, чем твое. И я не дам тебе подвести Алимханова под высшую меру! Болт я забил на ваши сраные запоздалые, людоедские дополнения к Уголовному кодексу. Нужно будет, я через свою газету на весь Союз так пасть открою, что, поверь мне, очень многим мало не покажется!

Он прекрасно знал: все, сказанное им сейчас, — бред собачий! Его газета никогда не напечатает ничего подобного. А за попытку выступить против любого решения Верховного Совета он будет выкинут из журналистики ко всем чертям. Это в лучшем случае. В худшем — психушка.

Но сейчас ему нужно было если не на весь Союз, то хотя бы вот в этой большой комнате с высокими «сталинскими» потолками что-то сломать в традиционно послушном ведении следствия:

— Необходимо собрать всяких официальных спецов по драгметаллам, чтобы не мы, а они доказал и твоей прокуратуре, что изделия Алимханова — фальшивка и его монеты — не что иное, как хорошо выполненные игрушечные модели царских империалов конца прошлого века. О чем говорят даты на самих подделках — тысяча восемьсот девяносто третий год, и так далее… И денежными единицами Советского государства они никогда не были! Оборота в пределах СССР не имели, а как истинно русские сувенирные матрешки и балалайки, уходили за бугор….

— …чем подрывали враждебную нам западную капиталистическую экономику! — облегченно и радостно заржал Леха Петраков.

Майор Зайцев очнулся от оцепенения, даже головой покачал:

— Толково.

— Не очень, — буркнул Степанов. — «За бугор» — не наша компетенция.

Он потыкал пальцем в потолок. В четвертый этаж, полностью отданный Комитету государственной безопасности.

— Но попробовать можно. В конце концов, сравнительный следственный эксперимент мы провести обязаны. Все свободны. До завтра, — глухо проговорил Костя и подумал:

«Застрелиться, что ли?..»

Было три часа ночи.

«Ах, как не вовремя уехала Зойка!.. — глядя на капельницу, тоскливо думал старик Теплов. — Когда она рядом — все как-то проще и понятней…»

Он смотрел, как доктор Кольб маленьким пластмассовым колесиком регулирует скорость прохождения раствора в его вену.

— Что это, доктор? — спросил Кирилл Петрович.

— Я встретил вашу жену в коридоре. Она скоро вернется, — ответил доктор Кольб. — Фрау Теплов просила сказать вам, что это — витамины…

«В самом деле?» — хотел спросить Кирилл Петрович, но забыл, как это говорится по-немецки. И просто поднял глаза на доктора: