Владимир Кунин - На основании статьи…

— А сколько там работают, вы знаете? — еле выговорила Зоя. — И в каких жутких условиях? Полгода — день, полгода — ночь!

Зоя никогда не бывала на Севере, но ей нужно было хоть как-то противостоять этой гнусной бабе! И письма капитана Татаринова из советско-классических «Двух капитанов» вдруг явственно всплыли из памяти ее детства.

Она даже вспомнила одну поразившую ее фразу из этой книги. О человеке, который шел, шел, шел через ледяные поля тундры и замерзшего океана. Пришел к людям и умер. Там было написано: «…он истратил слишком много сил для того, чтобы избежать смерти, и на жизнь уже ничего не осталось».Кажется, так. Или приблизительно так…

И подумала Зоя о том, что если в отделении онкологии, в их палате, не дай бог, и произойдет нечто ужасное, то фраза, когда-то написанная Кавериным, вполне придется впору и Рафику Алимханову, и ее родному Кирюше Теплову…

— Так что вы от меня-то хотели?

— Слушайте! Вы ж здесь давно живете… Вы ж интеллигентная женщина… Я совершенно замучалась! Вы знаете, сколько стоит здесь адвокат? Это же просто кошмар! А нотариус?! Умереть-уснуть!

— От меня-то вы что хотите, Полина? — нервно спросила Зоя.

— Может быть, достаточно, чтобы его подпись заверила больница и все?

— Какую еще подпись?!! — Зоя даже задохнулась от испуга и ярости.

Ей показалось, будто она вдруг догадалась — что произойдет дальше. Что еще скажет Полина. И не ошиблась.

Из пластикового пакета продуктового магазина «Lidl» Полина быстро достала тоненькую папочку с двумя листами бумаги.

— Вот! — она протянула Зое эти странички. — Я тут за него все уже написала, а доченька моей подруги с Мелитополя совершенно бесплатно отпечатала мне на этом… Ну, как его? На компьютере. Ему осталось только подписать. А больница пусть заверит. Шо ей стоит?

— Что это? — еле сдерживая себя, тихо спросила Зоя.

Полина пожала плечами, попила немножко кофе, держа чашку в руке с изящно отставленным мизинцем, и сказала, глядя в глаза Зое Тепловой:

— Ой, я вас умоляю! А то вы не понимаете, шо это такое! Вы же абсолютно в том же положении, что и я…

— Я вас спрашиваю, что это? — звенящим шепотом переспросила Зоя.

— Как «шо это»?! — поразилась Полина. — Ну, завещание это! Завещание!

— Чье?!

Зое показалось, что все кафе медленно сдвинулось с места и вокруг нее поплыли столики, стулья, угловые диванчики, буфетная стойка, больные, здоровые, сотрудники клиники, родственники больных…

Их движение вокруг потрясенной Зои все ускорялось и ускорялось…

— Как «чье»? Ну, Рафика, конечно! У него же какие-то деньги, наверное, есть на счете. Вещи. Которые можно будет еще как-то… — Полина попыталась найти слово «покультурнее» и сказала: — Реализовать. Я знаю? В конце концов, тот же холодильник. Зачем мне одной — два холодильника?

— Но Рафик ведь еще жив, — очень жестко произнесла Зоя Теплова.

Кружение кафе стало замедляться. Зоя почти пришла в себя.

Полина скептически улыбнулась такому типично интеллигентскому отсутствию практицизма, допила кофе, вытерла губы бумажной салфеткой:

— Готовь сани летом. Сегодня жив, а завтра? Кто мне это тогда подпишет? И шо вы на это скажете?

Зоя встала, вытащила из кошелька монету в два евро, бросила на стол и громко, никого не стесняясь, сказала:

— Пошла ты на хрен, сволочь вонючая!

…А потом долго рыдала, запершись в кабинке женского туалета приемного отделения клиники.

И только успокоившись, открыла сумку, достала косметичку, навела, как она сама говорила, марафет и, внимательно посмотревшись в зеркало, пошла к лифту, чтобы подняться на третий этаж. В отделение онкологии.

— Да, Зой? Правда? Эта строфа Пастернака, вырванная из абсолютно лирического контекста, вдруг получает свое самостоятельное, я бы даже сказал — жутковатое, набатное звучание! Хотя стихи совершенно об ином!

А? И, пожалуйста, посмотри, не пора ли перекрыть эту капельницу… У меня уже рука онемела.

— Нет. Там еще минут на двадцать…

«Черт побери, как он перенесет эту первую в своей жизни «химию?» — все время думала Зоя.

Зоя отчетливо помнила, как мучилась она, как страдали ее соседки по палате в Онкологическом институте имени Петрова в поселке Песочный — под Ленинградом.

Как их, бедняг, рвало, как выворачивало наизнанку, какие это были чудовищные, но спасительные мучения! А через несколько лет…

После встречи двухтысячного года в Париже, по возвращении в Мюнхен, у Зои были обнаружены метастазы в печени. И снова — третья по счету — пятичасовая операция! В этой же больнице — в «Neuperlach Klinikum». И опять нескончаемая химиотерапия! В клинике — капельницы, дома — таблетки, капсулы, ежедневно, по сей день! А вот с недавних пор «химию» стали делать до операции. И после тоже… Господи! Только бы он выдержал. Только бы он это выдержал и не сломался…

— С Пастернаком ты прав. Я совсем не знала этих стихов. Рафик, он тебя здесь не замучил без меня?

— Что ты, Зой… Кира рассказывал мне, как вы женились, я чуть со смеху не подох.

— Не знаю, не знаю, — с сомнением улыбнулась Зоя Александровна. — По-моему, сложно придумать более грустную историю…

Сорок пять лет тому назад, когда Зоя Каретникова впервые приехала к Кириллу Теплову с чистым постельным белье и двумя полотенцами — махровым и вафельным и навсегда осталась у него на Кронверкской, о женитьбе никто из них и не помышлял.

Жили и жили, все больше и больше влюбляясь друг в друга. Да настолько, что уже к третьему месяцу их совместного проживания Зоя перестала нервно бросать телефонную трубку, когда бывшие многочисленные барышни Кирилла Теплова осаждали их телефон. Она даже стала вежливо отвечать им, что с некоторых пор Кирилл Петрович Теплов женат и она, его супруга, будет рада передать Кириллу, что звонила…

«Как, простите, вас зовут? Чтобы я не ошиблась…»

К пятому месяцу звонки прекратились и вовсе.

«Теплов женился!» — говорили манекенщицы стюардессам, которые, в свою очередь, сообщали об этом поразительном факте самым красивым продавщицам из ДЛТ — многоэтажного Дома ленинградской торговли.

Продавщицы из уст в уста передавали эту шокирующую новость всем хорошеньким официанткам из пирожковых, кафе и различных забегаловок по всей протяженности Невского проспекта, от Адмиралтейства до Московского вокзала.

Эта трасса называлась «бродвей», или попросту — «брод», и там почти все знали почти всех…

Старый дом на Кронверкской улице пошел на капитальный ремонт, и Кириллу с Зоей на три года предстояло переехать в «маневренный фонд», в какую-то коммунальную квартиру у черта на куличках.