Владимир Ионов - …А родись счастливой
- Название:…А родись счастливой
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Ваша оценка:
Владимир Ионов - …А родись счастливой краткое содержание
«…А родись счастливой» — это роман о трудной судьбе молодой, удивительно красивой женщины, пытающейся найти своё место в жизни, которая подбрасывает ей одно испытание за другим: трагическая смерть мужа, многочисленные попытки других мужчин (вплоть до пасынка) воспользоваться её тяжёлым положением — через всё это она проходит с большими нравственными сомнениями, но не потеряв цельности души.
…А родись счастливой - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Митрич поёрзал на диване, усаживаясь глубже. Остроносенькое лицо его с хорошими серыми глазами пошло пятнами.
— А ведь так-то сказать, какая вроде бы разница? Ну, не вырос, так и что из этого? Голова-то варит похлеще, чем у иного длинного. Но народу, оказывается… — Митрич закрутил указательным пальцем спираль, и стало видно, что хмель достал его. — Народу в председателе и рост — не последнее дело. Видно, неосознанный инстинкт самосохранения действует. Люди боятся маленького начальника, потому что серёдкой чувствуют: в каждом большом он видит себе укор или даже злой умысел и будет вымещать ему любую мелочь. Говорил тебе кто-нибудь из недоростков такое?
— Нет, — серьёзно призналась Люба. — У меня никогда не было таких поклонников.
— Ну, положим, они всегда были и есть, — поправил её Митрич. — Просто вы не знали об этом, и они никогда не признавались, боялись быть обиженными отказом. Мы, грешники, очень обидчивы.
— А что тут такого? Рост, разве, главное в человеке? Могут быть и другие достоинства.
— Могут! — согласился Митрич и весело дёрнул головой, однако лукавинка, которую он держал в глазах, вдруг пропала. Словно он решился на что-то сверхважное. — Однако ж, давайте, не отходя, как пишут, от кассы, проверим значение роста в сравнении с другими достоинствами. Вот я предлагаю вам заменить Анатолия Сафроновича, что вы мне на это скажете?
— В каком смысле заменить? — искренне не поняла Люба.
— Во всяком. В хозяйственном, в духовном, в плотском.
Митрич ещё глубже сел в диван, уже нарочно оторвав ноги от пола и, скрестив руки на груди, с хмельным вызовом поглядел на Любу: крутись, мол, теперь, матушка. Что ты будешь плести, я заранее знаю, но погляжу, как покрутишься.
И она действительно закрутилась.
— Митрич! — изумилась Люба до того, что встала из-за стола и подошла к нему, положила руку на плечо. — Что ты, миленький? У тебя же семья.
— А семья — дело наживное. Сегодня есть, завтра — нету. Вы это не хуже меня знаете.
— Митрич, ну, ты же такой умный, не говори глупости.
— Этим и спасаюсь! — вздохнул он и потянулся к бутылке, налил полную рюмку и выпил так же обстоятельно и звучно. — Меня, к примеру, не мучает вопрос существования Бога. Его нет, ибо Бог — это прежде всего соразмерность и справедливость, а их нет. Значит, нет и его. На том и поладим.
Любе было бог с ним, с богом, а вот с Митричем как-то бы надо поладить так, чтобы он не ловил её на слове, не ставил перед таким выбором, где выбор невозможен. Не оставлять же его у себя, в самом деле! Этого обмылка ей только не хватало… Значит, он прав насчёт роста. Коротель хороша в моркови, а мужчина должен быть мужчиной. То ли дело Степан!
— Да, Митрич, мы не договорились о деле, — стала она переводить разговор. — Значит, я могла бы остаться здесь?
— Вполне. Но опять же как смотреть на жизнь. Если нужен только угол да хлеб, — этого дома хватит. Если замуж выйти, детей растить, можно и без этого дома в селе остаться — мужики в Агропроме теперь не шибко в большой цене. Вон как раз Стёпа Дурандин к дому катит — он любую дюжину их наделает. Но за него-то и не надо выходить. Поясню почему. Сколько Дурандиных в округе, все одинаковы. Дом они хорошо могут поставить, деток у каждого — гляди, не обсчитайся, но баб своих не жалеют ни грамма, детьми и хозяйством заматывают до основания, да и кулаков им для них не жалко. Вот! А если серьёзно о счастье говорить, то не здесь, конечно, ваше место. Здесь ни обзора, ни выбора. А женщина такой красоты должна иметь выбор. Внешность ваша — вся, как есть — это же подарок судьбы, как талант. Погубить её проще простого, но закапывать то, что должно принадлежать не только вам, грешно.
— То есть?
— А то и есть, что такая красота — большая редкость, и распоряжаться ею надо уметь.
— И что же я, по-твоему должна делать?
— Любить. Одаривать любовью того, кого изберёшь для этого.
— И всего-то?
— А это много. Любовь ведь дело большое, и не для всех оно только личное. Моя вот любовь, к примеру, одного меня касается, ну, жены ещё, конечно, да Кольки с Васькой, поскольку она обычная — для семьи только, для продолжения рода. Я ведь, как это ни обидно мне, человек рядовой, заурядный. Как галька на морском берегу. А по росту если, так и совсем песок… А ведь может быть и такая любовь, что одаривает человека крыльями, а он чёрт-те в какую высоту может подняться на них. Откуда весь мир будет виден. Данте, к примеру, на любви к Беатриче постиг все силы и слабости человечества. Или Орфей. Этот стал богом музыки. Он любил Эвридику. Да мало ли ещё примеров на земле, когда женщина такую любовь зажигала в человеке, что он сам себя превосходил.
— Интересно, — проговорила Люба. — Как ты про женщин…
— Интересно-то другое, — перебил её Митрич. — Интересно, что любовь мужчины к женщине на неё вот так не действует. Кавалер де Грие уж как любил Манон — пустое дело. Была шлюхой, шлюхой и осталась.
Люба отошла к камину, и, кошачьи выгнувшись, уставилась оттуда на гостя, которого, оказывается, совершенно не зная, она считала мусорным мужичонкой. Так, мол, болтается метр с шапкой под ногами у Сокольникова. А метр-то этот такие речи ей тут говорит, каких от Сокольникова она не то что не слышала, а даже и не ждала!
— Я бы любовь красивой женщины считал большим общественным достоянием и брал на особый учёт, как большую вдохновляющую силу, — продолжал Митрич. — И даже бы направлял её на исключительные нужды. Вот, скажем, есть молодой учёный. Люди ждут от него такого открытия, которое весь мир перевернёт. А он в хандре работу бросил, вот-вот запьёт. Вот тут к нему и подводят женщину редкой красоты. Он в неё — по уши, готов миллион алых роз к ногам бросить, а она говорит: лучше ты мне посвяти своё будущее открытие. И он сгоряча его действительно делает. Прекрасно ведь, а?
— Прекрасно! А ей после этого говорят: сделай своему шизику ручкой, нам теперь нужно открытие в другой области, и ты, деточка, дуй-ка в постель вон к тому лысому зануде. Так, по-твоему, надо? — спросила Люба, переметнувшись на другую сторону красно отсвечивающего очага, где мужчина-огонь трепетал над пожранными им головешками.
Митрич тоскливо замотал всклокоченной головкой.
— Господи, — горестно выдохнул он, — никто меня не понимает! Никто. Одни несуразности кругом. Уж вы-то, Любовь Андреевна… Ваш-то образ мыслей должен бы, вроде, соответствовать облику, а вы: «Дуй в постель»! Впрочем, ваша ли тут вина? Я ещё в первом институте говорил, что надо учить людей любви — и чувству, и действию. А то мы как в самом замшелом монастыре. Для женщин — вся наука — лекция в клубе «о красоте и гордости девичьей», а мужикам и того нет. А ведь человечество издревле почитало любовь как высшее наслаждение и накопило на пути к нему массу опыта, которого мы не то, что не знаем, а даже вроде как стыдимся и узнать. И преподавать его нам стесняются — мораль мешает. А что мораль эта недоумками да скопцами надумана, понимать не хотим. Ну, ладно, на заре, когда все энтузиазмом горели, говорили, что любовь мешает строить новую жизнь. А сейчас она чему мешает? Толкуем про профориентацию. На доярок ориентируем, на трактористов — ориентируем, на продавцов, на швейников — тоже. А на любовь? На неё, говорят, и не надо. Она — зов природы, сама придёт. Но приходит-то только один инстинкт. А он ещё не любовь, а только так называется. А чувству-то, чтобы красивое было, тоже надо учить. Да и действию — тоже. Лично бы я, если бы такую власть дали, девчонок, особенно красивых, в специальную бы школу отправлял, чтобы уж действительно их любовь была как дар.
Шрифт:
Интервал:
Закладка: