Владимир Ионов - …А родись счастливой

— Нет. Узнаете, если здесь поживёте…

— Если поживу? Вряд ли. Денег на нормальный номер нет, а из этой дыры сбегу хоть сегодня. На вокзале, наверно, и то лучше.

— А я поняла, что Вячеслав Кириллович рассчитывает на вас… если завтрак велел отнести…

— Завтрак он, как говорят китайцы, пусть съест сам, обедом — поделится с другом, а ужин — отдаст врагу. Ты — Вика? Вот, Вика, возьми это и отнеси Вячеславу Кирилловичу. А я зайду к нему позже, — как-то отчаянно сказала Люба и стала переодеваться прямо при гостье.

— Если я скажу, что вы не стали завтракать и хотите уехать, он вас не примет.

— Ещё как примет. И деньги вернёт за люкс, — разгорячилась Люба.

— Вы его не знаете… А паспорт у вас где?

— У меня, а что?

— Ой, это хорошо. Только не отдавайте, если не хотите остаться. Даже если будут требовать, — шёпотом сказала Вика. — А если отберут, то я не знаю…

— У вас тут тюрьма что ли? — усмехнулась Люба.

— Не тюрьма. Но все девчонки, кто в распоряжении директора, выходят на улицу, только если он разрешит. И с провожатым. У нас нет визиток, как у гостей. И паспортов нет.

— А что значит быть в распоряжении директора? — спросила Люба.

— Это значит ходить к гостям, когда он пошлёт…

— На ночь?

— Не обязательно. Посылают и днём. В любое время…

— Так это что, бардак что ли? — изумилась Люба.

— Это гостиница…

— Ты хочешь сказать, что я тут влипла?

— Я не знаю. Вы позавтракайте. Потом Вячеслав Кириллович всё вам объяснит, какие у него планы.

— А откуда здесь можно позвонить?

— Лучше в холле из автомата. Но если в милицию, то бесполезно, — опять перешла на шёпот Вика. — Девчонки звонили. Там только смеются. Или велят обращаться в дирекцию гостиницы.

— Хорошо, я ем этот чёртов завтрак и иду к Панкову. Так ему и передай! — сказала Люба и села к столу.

Тихо пожелав «приятного аппетита», Вика вышла за дверь.

На подносе стояла пиалка с какой-то кашей, чашка чёрного кофе, на тарелочке — маленькая булочка, пару кусочков сахара и розеточка со сливками. «Да… Не вчерашний завтрак… Не щедр Панков, — оценила Люба то, что было на подносе и отодвинула его. — Надо уносить ноги. Знать бы как… Если мимо дежурной с чемоданом, она тут же сообщит директору. Если сначала зайти к нему? Неизвестно, чем кончится… Ух, Сокольников!.. С кем ты водил дружбу?.. Усков… Он же оставил свои телефоны… Но как Панков предлагал ему меня на самом деле? В жёны, в подруги, или на час?.. Господи! Это хуже, чем в парикмахерской у базара. Там хоть любого можно было треснуть чем-нибудь по башке… Но идти всё равно некуда…»

Вика была в приёмной директора, и едва Люба вошла туда, она кивнула чопорной секретарше, и та, даже не взглянув на посетительницу, сказала в селектор:

— Сокольникова. — И только потом, не пряча любопытства и лёгкой брезгливости, оценила гостью. — Проходите, вас ждут.

Панков сидел не за столом, а сбоку от него в тёмном массивном кресле напротив точно такого же, на которое указал Любе. Она прошла вперёд, но не села напротив, подчеркнув этим независимость от воли хозяина просторного кабинета. Уловив её настроение, Панков усмехнулся, но спросил вполне миролюбиво:

— Как отдыхали, Любовь Андреевна?

— Спасибо. А вы, товарищ бывший генерал? — спросила Люба, нажав на слово «бывший».

— Бывших генералов, Любовь Андреевна, не бывает. Бывают генералы в отставке, как ваш покорный слуга. Бывшими бывают жёны, любовницы и кое-кто ещё.

— Не бывают бывшими вдовы, — нашлась, что ответить Люба.

— Возможно. Но как отдыхали? Ничего не мешало? Я извиняюсь, что перевёл вас в другую комнату без разрешения. Но вы же сказали, что у вас туго с финансами, и люкс оплачен только на десять дней. А новый номерочек у нас служебный, в нём можно жить сколько угодно дней, недель или месяцев совершенно бесплатно. И я подумал, что вам это будет удобно, пока не обустроитесь как-то иначе…

— И не наслушаетесь охов и вздохов? — спросила в тон ему Люба.

— Ну, жизнь есть жизнь, знаете. А гостиничная жизнь — особый случай. Контролируем, пресекаем, но… Вы, когда занимали номер с Анатолием Сафронычем, разве не позволяли себе… повздыхать?

— Позволяли. Спасибо за заботу о моих финансовых проблемах. Надеюсь, вернёте разницу, — отнюдь не вопросительно сказала Люба.

— Постараюсь. Оставьте мне ваш паспорт.

— Паспорт я вчера отдала генералу Ускову, — легко соврала Люба.

— Интересно. На кой он ему сдался? — Панков перешел к рабочему столу, нажал кнопку на коммутаторе, включил громкую связь: — Привет, Юра. Зачем тебе понадобился паспорт Сокольниковой?

— В глаза его не видел, — ответил Усков. — А откуда ты это взял?

— Это Любовь Андреевна откуда-то взяла. Вчера ты ей, видимо, глянулся, и она решила, что завезёшь его в Загс с заявлением.

— А ты переводишь её в чулан? — спросил Усков.

— В какой ещё чулан? В служебное помещение. У неё туго с деньгами. Поживёт, пока не определилась.

— Разбирайтесь там сами. У меня — дела. — И Усков отключил связь.

Любу бросило в жар оттого, что её так быстро уличили во лжи, и, что поняла: действующий милицейский генерал Усков в курсе дел отставного генерала Панкова. «Влипла! — подумала она. — Что же делать теперь? Мамочки, как вырываться? Куда?»

— Ну, хорошо, Любовь Андреевна, оставьте ваш паспорт у себя, — заговорил Панков так же миролюбиво и снова сев в кресло напротив. — Вы садитесь, в ногах правды нет. Понадобится нам ваш паспорт — отберём… Вы лучше скажите, что будете делать дальше, если вдруг соберётесь съехать отсюда? Кстати, кроме профессии любовницы или звания молодой вдовы, у вас есть ещё что-то? Образование, специальность, призвание?

— Я парикмахер и привыкла быть на ногах целую смену. Постою, — упрямо сказала Люба.

— Воля ваша. А парикмахер — это хорошо. В гостинице не одна парикмахерская. А вы — хороший мастер? И по чьим головам — по мужским, по женским?

— По всяким. Больше — по умным. Но попадались и другие. Не было только генеральских, — решилась съязвить Люба.

— Генеральские головы умны не всегда, но совсем не просты, Любовь Андреевна! Иначе не были бы генеральскими. Особенно милицейские. Школа у нас особая, умеем выживать в любых обстоятельствах. — Панков поднялся из кресла, прошёл к окну, отодвинул занавеску, чтобы Люба видела широкую Манежную площадь. — Мимо этих вот окон в последние годы столько орудийных лафетов с гробами провезли… И вот там, левее, столько всяких голов поменялось… А милицейские генералы, Любовь Андреевна, за о-очень редким исключением, и сегодня и при погонах, и при делах… Так что, хорошая моя, будете упрямиться — сломаем, сорвётесь куда — найдём, будете умной — поможем. Ваш Сокольников был умным мужиком, потому и жил, как хотел. Вот и вы, голуба, будьте умницей.