Владимир Ионов - Долгая дорога к храму (рассказы)

— Из далёка, слыхать, пожаловал-то к нам? — повторил вопрос отец Павел. — Садись, рассказывай: кто, откуда и с какой нуждой?

— А разве сторож не сказал, кто я и зачем здесь?

— Чего-то говорил… Но уж сам-то не сочти за труд, а то Василий и напутает чего.

— Я велел ему передать, что к вам на исповедь приехал командор Международного ордена Святого Ковчега, — чуть повысив голос, сказал Бенделасов.

— Вон, что! А откуда и как звать-величать?

— Это что, так важно? Сергей. По отцу Остапович. Из Москвы. Паспорт нужен?

— В Москве у вас, может бы и нужен был. А у нас любому человеку рады. Раз Бог послал, значит к месту. Так чем служить-то можем?

— Говорят, грешен я, — пробурчал Бенделасов.

— Да ведь говорить-то всякое можно. А сам-то как думаешь? — спросил Павел.

Бенделасов вскинул глаза на сидящего рядом монаха. И верно, какой-то он не такой, каких доводилось видеть в Москве, улыбается, вопросы какие-то странные для всезнающих священников задает.

— Сам-то? Да вроде думал, что всё у меня нормально… Правда, практически не исповедался. В Москве в храмах часто бываю, Новодевичий монастырь из окна вижу, но как-то в голову не приходило. А вот один ваш знакомый говорит, что мне необходимо исповедаться и именно у вас. Вот я и приехал…

— Значит, по чужому слову, а не по Гласу Божьему? — и Павел теплыми ладонями тронул холодные руки Бенделасова. — Так не бывает. Раз приехал, значит, Бог послал. И давай-ко мы сперва причастимся по-хорошему, вкусим Тела и Крови Христовой, чтобы Спаситель открыл тебе душу для исповеди. Погоди, я сейчас… — И Павел ушел скорым шагом в алтарь, вернувшись оттуда с подносом в руках, на котором стояли бокал и рюмка с каким-то красным напитком и небольшая краюшка ржаного хлеба. — Так-то будет способнее. Не просвирка да капля кагора, а по завету Христа: вкусим Тела и Крови его…

— Если надо, я с удовольствием, — растерянно отозвался Бенделасов.

— Ну, и ладно. — Павел поставил поднос на лавку, преломил пополам хлеб, взял рюмку, кивком предложил гостю сделать то же самое.

Бенделасов отщипнул кусочек от своего хлеба, по привычке болтнул бокал и понюхал напиток и, заметив, что Павел уже выпил рюмку до дна, спросил:

— А всё надо выпить?

— Да ведь, как знаешь, — ответил Павел. — Моё дело предложить, твоё дело вкусить, сколько Бог даст. Знай только, что кровью Христовой считают не бормотуху, а истинный кагор.

Бенделасов в два глотка осушил бокал и, не жуя, проглотил кусочек хлеба.

— Спасибо, — сказал он и поставил бокал на поднос.

— Дай Бог здоровья! Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа! А теперь, как на духу, рассказывай, что привело ко мне. — Павел снова взял холодные руки Бенделасова в теплые ладони.

— Грешен, говорят… Сам я, правда, не очень понимаю в чём, и хотел бы разобраться…

— Бог даст, вместе и разберемся…

Почувствовав, как в груди начинает теплеть от кагора, Бенделасов выдохнул:

— Тогда все по порядку… — И задумался: «А надо ли выворачиваться наизнанку? Поймет ли сельский попишко, если и сам еще не разобрался в последних годах жизни? Вроде ведь ни в чём не было сомнений, пока Этот не упрекнул в отсутствии совести — чёрт его послал по мою душу!.

— Что тебя мучает-то? — участливо спросил Павел, слегка пожав руки гостя.

— С чего начать не знаю… Вырос я в хорошей семье, по отцу есть даже дворянские корни, правда, узнал о них не от отца, а когда уже сам начал ковыряться в своей родословной. Нашел, что один из предков наших служил в ополчении князя Пожарского, за что и был жалован землей и парой сотен крестьянских душ. Потом были в роду чиновники. А сам я сначала пошел в инженеры, вернее учился на инженера-энергетика, но как-то очень быстро меня занесло в журналистику, и очень неплохо там получалось. Отыскивал необычных людей, первооткрывателей в своем деле, писал о них. Хорошо зарабатывал. Мне казалось, что хорошо в сравнении с коллегами. А когда однажды сравнил свои доходы с доходами одного из своих героев, оказалось, что я — голодная крыса в его мясной лавке. Когда поведал ему об этом, он позвал меня к себе в артель горнорабочим. Попробовал. За первую же неделю получил больше, чем имел за полгода. Но тут же и понял, что выдохся: не по мне грести деньги лопатой из-под кирки — кость тонка. И меня, конечно, выперли бы из бригады как нахлебника, но хозяин артели предложил другую работу. Время тогда было такое, что заниматься можно тем, что придумаешь. И хозяин тогда придумал любопытное дельце. Имя его после моего очерка гремело на всю страну, ему доверяли не только такие же артельщики и кооператоры, правительство ставило его в пример другим. И он придумал учредить награду своим старателям. А поскольку заглаза его звали «орлом», вот он и назвал ее «Орденом Орла». Меня из горнорабочих перевел заведовать канцелярией ордена. Зарплату дал больше, чем получал я в журнале, и жить можно было не на приисках, а в Москве. Один мой приятель из художников нарисовал эскиз ордена. А в натуре заказали его ювелирам села Красное под Костромой. Здорово получилось — золото, эмаль. Государственные награды так не выглядят. По итогам года вручили «Орла» пятерым лучшим старателям. Я написал о ребятах в журнал. А там сделали вкладку к очерку с изображением ордена. И пошли нам звонки! В последние годы в стране появились новые награды, но вручали их по-прежнему: исключительно известным людям к юбилеям, ну и военным, конечно за особые заслуги. А работяги, предприниматели остались как-то в стороне. Мы тут со своим Орлом стали как бы первооткрывателями. Ну, вот люди и звонили, а нельзя, мол, распространить награду за пределы предприятия? И шеф сообразил: «Можно. Только ведь Орел нам денег стоит. Честь мы не продаем, а если вернете нам наши затраты на изготовление знака, — ради Бога!» Тщеславного народу оказалось много. Шефу и без того дел хватало, и он поручил сторонние наградные дела мне. Тут вот чёрт меня и попутал! Я стал накидывать немного сверх себестоимости ордена и не стал говорить об этом шефу. Деньги мне нужны были на организацию съезда дворян России, который я затеял, чтобы как-то объединить её лучших людей. А то шваль всякая, вроде новоявленных демократов, объединяется в партии, лезет к власти. А «соли» России будто и нет.

Провел Съезд. Народу оказалось не шибко много, но получилось все достойно. Сначала хотели собраться в доме бывшего Дворянского собрания на Моховой, но денег на это не хватило, сняли на два дня бывший дом графа Алексея Толстого. Там сейчас музей-квартира Горького. Смешно — бывший босяк в доме бывшего графа…

— Да только ли это смешно теперь в России-матушке? — согласился Павел.

— Не столько смешно, сколько горько. Я, дурак, шефа не пригласил на съезд, потому что не те у него корни. Он не так меня понял, спросил: откуда, мол, «дровишки» набрал на такое собрание? Пришлось сказать, что сэкономил, и как это у меня получилось. Он похвалил, но тут же и отставил от ордена. А, значит, и от денег, к которым я уже привык. Вернуться в журналистику? Жить опять от получки до получки? Писать книги? Да ведь теперь за них не тебе платят, а ты. А много ли потом продашь? И я решил создать свой Орден! Долго думал о его идее. Повторять историю с Орлом не хотелось — больно узкое у него назначение, да и в названии что-то не серьезное: «О, да ты у нас — Орел!» говорили о его кавалерах то ли завидуя, то ли издеваясь… В общем, не так это оказалось просто — придумать название и статус ордена. Но дает же Бог ищущему! Попалась мне в руки потрепанная рукопись фантастического романа какого-то неизвестного автора о Ноевом Ковчеге. И я решил: вот же всеобъемлющая цель ордена — спасение жизни на Земле! Не дворовый какой-нибудь орден, не отраслевой, а всепланетный, международный «Орден Святого Ковчега»! С широчайшей сферой применения: за спасение всего и вся, за благородные дела и цели, да за всё, что угодно! И ведь никто пока не додумался до учреждения такой награды — ни Церковь, ни правительства какой-либо из стран.