Аксель Сандемусе - Оборотень

Он им не завидовал. И втайне даже восхищался ими. Как, к примеру, Вера может излучать такое здоровье — ведь у нее трое детей, она одна, без прислуги, ведет большое хозяйство, часто выезжает в гости или в ресторан, всегда хорошо выглядит и всегда имеет время поговорить по телефону с друзьями. Неизменно уравновешенная, приветливая, неутомимая, когда, черт подери, она успевает прочитывать все книги, которые ее интересуют?

А Яспер? Нельзя же все объяснить только тем, что он силен, как динозавр? Далеко не всегда физической силе сопутствует сильная воля, и далеко не все сильные люди оказываются на деле столь неутомимыми. Вид Яспера свидетельствовал о том, что он не знает, что такое здоровье, как и не знает предела собственным возможностям. Мне поручают какое-то дело или я сам себе его поручаю, и я работаю, ответил бы на это сам Яспер, и даже не понял бы вопроса, спроси у него кто-нибудь, откуда он берет на это силы. А может, и в нем тоже порой затягивается необъяснимый узел и он только скрывает его за маской неутомимого инженера? Может, этот узел парализует и его предприимчивость и Яспер только кажется таким энергичным и деловитым человеком?

Как научиться распоряжаться своим временем? Этот вопрос постоянно мучил Эрлинга с тех пор, как он стал взрослым, да и теперь при мысли об этом ему тоже становилось не по себе. Но когда тебе скоро стукнет шестьдесят, ты уже ничего изменить не можешь. Дни всегда выскальзывали у Эрлинга из рук, и его мало утешало то, что в случае надобности он умел мобилизовать свои силы, как капитан корабля во время бури. Что, интересно, было похоронено навсегда в те дни, которые он, немытый и небритый, провел, тупо глядя в пространство? Спрашивать у этих неутомимых людей, откуда они черпают свою энергию, было бесполезно, это Эрлинг уже знал по опыту. Наверное, они просто не понимают, что есть неэнергичные люди, во всяком случае, большинство из них говорят, что надо «взять себя в руки», или обнаруживают полное непонимание некоторых сторон человеческого поведения, называя их ленью. Обычно это говорилось, когда спросивший был не в своей тарелке и его мучило чувство неудовлетворенности; энергичные пытались встряхнуть несчастного, словно подобная процедура могла внушить ему чувство удовлетворения. Людвигу Хольбергу, который был очень энергичным человеком, несмотря на плохое здоровье — а может, именно благодаря ему? — наверняка много раз задавали этот вопрос. Иначе он едва ли повторил бы его в одном из своих писем и попытался дать на него ответ. Энергичным людям их энергия кажется чем-то таким же естественным, как наличие у человека рук или носа, и они никогда не говорят о ней, если их к этому не вынуждают. Хольберг, по-видимому, тоже не понял вопроса и ответил только, что нужно отодвинуть в сторону все посторонние занятия и не писать многословных писем. После такого ответа он перешел к тому, что вызывало его интерес: «Милостивый государь, Вы хотите узнать, дошла ли и до моей усадьбы эта болезнь, которая косит весь скот. Почему же мне должно повезти больше, чем другим? Коров у меня уже почти не осталось. Но вот цепная собака моего соседа, которая часто доставляет мне неудобство, донимая меня своим настырным лаем и воем как днем, так и ночью, все еще живет и пребывает в добром здравии. Что ж, приходится мириться и с тем и с другим».

По крайней мере, мы узнали про болезнь скота и цепную собаку соседа. Хольберг явно сидел и зевал, когда пытался ответить на этот глупый вопрос в своих вымышленных письмах. Отодвинь в сторону все лишнее — такой ответ давали все, кто безуспешно пытался думать о недоступных им вещах. Возьми себя в руки, советуют тому, кто только к этому и стремится. Говорят, будто у Генри Форда начинало болеть сердце при виде человека, не занятого работой. Сердце Форда было бы гораздо здоровее, если б его это не трогало, и еще здоровее, если б машина, называемая Генри Фордом, была в состоянии понять то, что видит.

Друзья считали, будто Эрлинг страдает маниакально-депрессивным психозом, так они называли это состояние. Сам же Эрлинг уже давно перестал интересоваться, кто чем страдает, в том числе и он сам. Год от года жизнь казалась ему все более непостижимой, в ней появлялись новые страшные тайны. Может ли человек приблизиться к ее раскаленному ядру, если он уже давно идет по другой дороге? Можно ли до конца понять безумца? Кто-то описал душевную болезнь, при которой страдающему ею человеку все кажется нереальным, но не слишком ли поверхностно такое определение? Может, человек, который испытывает страх оттого, что попал в нереальный мир, напротив, приближается к воротам истинной реальности? Тот, кто живет, должен видеть, не будешь жить, не будешь и видеть.

Я был свидетелем появления первого самолета и искусственных лун, но никогда не считал, что с появлением рукотворных птиц и лун человек приблизился к реальности.

Я сижу в кафе и знаю, что вместе со мной сидят двое моих друзей. Мы беседуем, но мысли каждого из нас движутся по своей орбите. Каждое их движение — тайна, может, мне в самый раз ощутить нереальность?

Вера разгладила какую-то бумажку, лежавшую на столе.

— Что за черт? — проговорила она с полным ртом. — У нашего Эрлинга появилась мания величия. — И она стала читать, давясь от смеха: — В начале Я, с большой буквы, сотворил небо и землю, и земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Мой, оба слова с большой буквы, носился над водою. Я, с большой буквы — но тут хотя бы после точки, — поостерегся сказать да будет свет, потому что тогда кто-нибудь смог бы увидеть Меня , с большой буквы… Это что, начало новой книги?

— Нет, это своеобразная мания величия, — сказал Эрлинг, а Яспер принялся изучать написанное, чтобы составить о нем собственное мнение после сбивчивого чтения Веры. — Сперва я сидел и делал вид, будто читаю газету, чтобы выглядеть занятым. Потом понял, что одной газетой не спасешься, и начал писать. Я устал, был раздражен и в своей мании величия хотел сам решить, кому я разрешу сесть за мой столик. Когда вы пришли, я скомкал этот листок.

— Какой скучный комплимент, — сказал Яспер и выпил коньяк.

Вера взглянула на часы:

— Мне пора к детям. Где ты остановился, Эрлинг?

— Пока нигде. В гостиницах не было свободных мест, но я что-нибудь придумаю.

— Ты не против, если я возьму машину? — спросила Вера у Яспера. — Тогда вы с Эрлингом сможете посидеть здесь еще, а потом приедете домой на такси, к тому времени дети уже угомонятся.

— Я понимаю, ты хочешь убить сразу двух зайцев, — засмеялся Яспер. — Первый заяц — я выпил несколько рюмок и не должен вести машину, а второй — Эрлинг останется у нас ночевать. Я не ошибся?

Когда Вера ушла, Яспер спросил у Эрлинга, правда ли, что тот много лет назад случайно наступил на край свисавшей доски и, подкинутый ею, пролетел несколько метров по воздуху и упал в кузов грузовика, наполненный каким-то мусором? Эрлинг подтвердил, что такой символический случай действительно имел место. Это произошло на строительной площадке, куда он забрел по естественной надобности. В следующий раз он предпочтет открыто оскорбить такое мудреное понятие, как общественная стыдливость.