Аксель Сандемусе - Оборотень

— Может, и я тоже помогаю тебе больше зарабатывать?

Яспер с недоумением посмотрел на него:

— Ты хочешь сказать, что у тебя были случаи, когда ты терял управление?

Теперь засмеялся Эрлинг. Он повернулся на стуле и сделал знак официанту, чтобы тот принес им еще пива.

— Неужели ты никогда не видел меня пьяным?

— Видел. Но это как бы не в счет. Ты, как и я, боишься опуститься на дно. Только ты проводишь прямую так, что с математической точки зрения она кажется совершенно бессмысленной. А я математик. Я свою прямую провожу со знанием дела. Твоя прямая проходит между какими-то моральными точками на твоей территории. Я даже не понимаю, как это возможно. Меня мораль мало интересует. А ты борешься с ней, как Иаков с Господом. У тебя за спиной сидит пожилой господин, с которым мне иногда приходится встречаться. На его каменном лице написано удивление: как может Яспер Арндт сидеть здесь с этим порочным и безнравственным Эрлингом Виком? Вчера я согласился принять участие в одной совершенно законной и порядочной сделке, а вот ты бы никогда на такую сделку не согласился. Это был просто шахматный ход, столь правильный, законный и безупречный, что его можно назвать банальным, но был в этом деле некий штришок, который не имеет отношения ни к нормам закона, ни к общепринятым деловым нормам. Если б я не схватил эту рыбку за хвост, опытные предприниматели через несколько месяцев сочли бы меня идиотом. Никто и не ждал, что я откажусь от честного и верного контракта лишь потому, что в нем кроется некоторый крохотный штришок. Мораль тут силы не имеет, выгодный и законный контракт морален сам по себе, так же как куб — это бесспорно куб. Однако заметь, если есть то, что мы называем деловой друг , то есть также и деловая мораль. Ее не осудит ни церковь, ни совет общины, ни суд, она годится для речи на моих похоронах, но дома, при общении с друзьями и даже, если на то пошло, с Господом Богом, мы оставляем ее в прихожей. У людей подобных тебе нет такой удобной морали, которую более умный может украсть у менее умного. — Яспер второй раз взглянул на часы. — Ну, мне пора.

Когда Яспер Арндт говорил, что ему пора, он тут же вставал и уходил. Эрлинг смотрел вслед этому тяжелому коренастому человеку с пружинистой походкой и пытался представить себе, сколько весит его скелет. Широкие, сильные плечи, руки как у гориллы, которые раскачивались на ходу, точно балансиры. Люди расступались перед ним. Это был Израиль, идущий через Красное море. Эрлинг сидел и вспоминал, как изменилось лицо Яспера, когда тот сказал, что ему пора. Замкнулось и посуровело. Сорок минут назад в ресторан пришел Яспер. Встал и ушел из ресторана господин директор Арндт из акционерной компании «Салвесен Стол».

Утром в воскресенье Эрлинг лежал в кровати — он все-таки получил номер в гостинице — и вспоминал родительский дом в Рьюкане. То странное гнездо, в котором он вырос. По-своему он так никогда и не покинул его.

Родительских могил он не видел с того дня, когда они, открытые, ждали своих обитателей. Отец умер на полгода раньше матери. На похоронах матери Эрлинг увидел в ее могиле еловые ветки, уложенные вдоль одной из длинных сторон. Ветки сдвинулись, и из-за них проглядывали какие-то доски. Эрлинг понял, что это угол отцовского гроба, могильщики наткнулись на него и прикрыли его ветвями. Сестры и братья, те, что были в живых, и члены их семей стояли вокруг могилы и гроба, пока пастор произносил слова, в которых не было никакого смысла. Был холодный осенний день, в могилу падали увядшие листья. Эрлинг с нетерпением ждал конца церемонии. Густав, старший брат, прокашлялся и шагнул вперед. Я хочу сказать несколько слов от имени осиротевших родных, проговорил он. Эрлинг слушал его, не поднимая глаз. Потом ему было трудно решить, кто говорил лучше, пастор или брат. Густав говорил о необходимости воздерживаться от алкоголя. Сказал он также, что кое-кто из детей покойной имеет солидный доход. Поскольку только он из братьев имел постоянную работу и считал Эрлинга слабоумным, нетрудно было понять, кого из детей покойной он имел в виду.

Наконец Густав замолчал, Эрлинг поднял глаза и посмотрел на него. И этот человек с мертвой душой — мой брат? Борющийся против алкоголя и имеющий солидный доход? Он посмотрел на гроб, на открытую могилу, пожал руку пастору, снова посмотрел на брата и на родственников, которые отводили глаза, когда он поворачивался в их сторону. Он прекрасно знал, что при встречах они говорят только о нем — как он ужасен, как много о себе понимает и что кончит он все равно плохо. Он не слышал этих слов уже двадцать пять лет, но…

Эрлинг был вне их досягаемости, словно вождь какого-нибудь племени с Борнео. Он вдруг понял, что совершил ошибку, омрачившую их жизнь на много лет вперед: он не привез с собой жены, которой они никогда не видели; теперь он мысленно слышал их сердитые голоса, перемывающие ему кости в следующие двадцать лет.

После смерти родителей Эрлинг несколько раз виделся с Густавом и не забыл полгода назад послать ему поздравление к шестидесятилетию. Говорить им было не о чем, но Эрлингу было ясно, что Густав не понимает этого и потому не может считать это оправданием. Почему они не могут встретиться и выпить вместе по чашечке кофе? Им было нетрудно сохранять дистанцию. Эрлинг редко показывался у брата, а Густав, как старший, никогда не снисходил до того, чтобы посетить младшего. Открытых столкновений между ними не было. Густав считал, что имеет право на почтительное отношение со стороны родных, — разве плохо вместе с женами выпить в воскресенье по чашечке кофе и тому подобное? Он и его жена дипломатично намекали на это, но Эрлинг, по-видимому, не понимал намеков.

Между тем ему хотелось повидаться с Густавом. Последний раз он был у него четыре года назад. Эрлинг раскрыл телефонную книгу и убедился, что брат по-прежнему живет в прежнем доме в Сагене. Он поселился там сразу после женитьбы тридцать шесть лет назад. Вик, Густав, подрывник-десятник. Густав работал подрывником и очень этим гордился, но, написанные черным по белому, эти слова немного смущали его. Он знал все о камнях, скалах и динамите. Ни разу ни одного несчастного случая, говорил он, не зря все же я трезвенник и никогда не нарушал клятвы трезвости. Он не смотрел на Эрлинга, произнося эти слова. Густав не хотел хвастаться. Он только намекал на причину многих неудач брата. Эрлинг чуть не позвонил Густаву, но вовремя удержался. Если б он предупредил о своем визите, это бы означало, что его будет ждать кофе, гора невкусного печенья и соседи, приглашенные поглазеть на знаменитость. Уж лучше рискнуть и никого не застать дома.

Он сел в такси и по дороге думал о своих родственниках. В голове у него всплыл вопрос, который друзья задавали ему бесчисленное множество раз: зачем тебе твоя семья? Похоже, ты интересуешься ею больше, чем она тобой.