Александр Генис - Сладкая жизнь

* Самое интересное во Флориде — космический центр имени Кеннеди, расположенный неподалеку от Диснейуорлда, на мысе Канаверал. Вряд ли место для космодрома выбирали, исходя из этого соседства, но совпадение потрясающее. Центр Кеннеди как бы завершает флоридский туристский набор. Более того, если вспомнить опять Жюля Верна, а в диснеевских краях без него не обойтись, то окажется, что знаменитая пушка, благодаря которой его герои попали на Луну, была установлена как раз там, где сейчас запускают настоящие ракеты. Так тезис о сказке и были находит подтверждение в самой что ни на есть настоящей жизни.

* Самая интересная еда во Флориде — аллигаторы. Их тут несусветное количество. Поэтому в ресторанах наравне с гамбургерами продают жареные хвосты земноводных. На вкус, правда, аллигатор мало чем отличается от курицы.

* Самая экзотическая достопримечательность американского курорта, как всегда, связана с природой. Благодаря роскошному климату во Флориду перебираются на зимовку не только старушки, но и перелетные птицы. Флорида рай и для людей, и для зверей. Лучшее тому подтверждение — очередной развлекательно-познавательный парк «Мир моря». Если начиненный пластмассовыми роботами ЭПКОТ-центр проповедует гармонию человека с цивилизацией, то «Мир моря» задуман как апофеоз межвидовой любви. Это не зоопарк, не аквариум, не цирк, это — райские кущи, где вы можете покормить огромных скатов, поиграть с тюленями и похлопать дельфина по могучей резиновой спине. Вот так, должно быть, жил Адам до тех пор, пока ему не приспичило познать добро и зло.

Первый город на земле, как сказано в Библии, построил злодей Каин. Добрый Авель ничего такого не делал. Для миллионов пригородных американцев на городе до сих пор лежит каинова печать, и снимать ее, похоже, никто не собирается.

Американцы добровольно поменяли сложную, непредсказуемую городскую жизнь на комфорт пригорода. И все же среди несметных поклонников Авеля попадаются в Америке и сторонники Каина. Один из них сказал: «Я лучше буду фонарным столбом в Нью-Йорке, чем мэром в Чикаго».

От сельского однообразия американскую цивилизацию спасает ее уникальное исключение — единственный в США настоящий город — Нью-Йорк. Как Рим — Римской империи, Нью-Йорк необходим Америке. Тут не работают аналогии ни со Старым Светом, ни с историей. Нью-Йорк — новый для человечества феномен. Он пришел к нам из будущего, а не из прошлого. Поэтому он чужд и Европе, и Америке. Он существует сам по себе в историческом и географическом вакууме.

Лучше всего Нью-Йорк поддается негативным определениям. Он, например, не столица. Столицы существуют для того, чтобы выражать сущность страны. Их имена заменяют собой названия государств. Столица — центр, который в идеале распространяется вплоть до границы. Как тот же Рим, который срастил понятие столицы с понятием империи. Но в Америке нет центра. Здесь жизнь равномерно растеклась по стране и не собирается стекаться обратно. Да и куда обратно? Ведь не в Вашингтон же, этот странный для Нового Света античный слепок. Американцы устроили себе столицу, тогда как европейцы устраивали свои государства вокруг столицы.

При этом Нью-Йорк — несомненно главный город Америки. Главный, но не столичный. Это остров, а не центр страны. Остров — и в буквальном, и в переносном смысле слова. Манхэттен прилепился к континенту с самого краешка, заранее заявляя этим о своей инакости.

Нью-Йорк — частный город. В нем нет даже главной площади, такой, как Красная в Москве или Тяньаньмынь в Пекине. Площадь — орудие государственного строительства. Здесь собирается народ, чтобы ощутить свою сплоченность. Во времена фашизма и в Италии и в Германии архитекторы выкраивали из старинных городов огромные плацы для парадов и шествий. В Нью-Йорке просто нет места для таких церемоний. Разве что Центральный парк, но если там и собираются сотни тысяч ньюйоркцев, то чтобы посмотреть шекспировские пьесы или послушать Паваротти. В самом деле, какое серьезное политическое мероприятие можно провести среди холмов и деревьев Сентрал-парка?

Меня до сих пор не перестает поражать дерзость, с которой Нью-Йорк решился на эту подмену. Вместо того чтобы обзавестись, как все, порядочной площадью, он соорудил гигантскую дыру в городской застройке. Уже адрес Сентрал-парка был выбран с гениальной предусмотрительностью. Когда в середине XIX века автор парка Фредерик Олмстед наметил первые контуры своего знаменитого произведения, между пятидесятыми и сотыми улицами лежали пустоши, за которыми начинались дачные участки Севера. В те времена тоску по более или менее дикой природе большинство горожан могли удовлетворить, выйдя на крыльцо.

Однако уже тогда у ньюйоркцев хватило ума вложить капитал, искусство и усердие в будущее своего города и создать первый в Америке городской парк. Сентрал-парк был задуман и исполнен так удачно, что он до сих пор остался уникальным и неповторимым. Прямоугольник длиной в полсотни кварталов привольно раскинулся посреди тесного, перенаселенного острова, занимая, наверное, самую дорогую в мире землю. В этой щедрости есть особый изыск богатства. Вот так в роскошных отелях оставляют незастроенной всю центральную часть: пустота в тридцать этажей, до самой крыши. Там, где умеют считать деньги, умеют их тратить с шиком.

Сентрал-парк — оазис равенства. Вокруг — дома богачей и знаменитостей: одни швейцары и «роллс-ройсы». Ни у одного миллионера не хватит денег купить столько нью-йоркского простора, сколько есть у последнего бедняка, владеющего всем Центральным парком.

Чтобы убедиться в том, что Манхэттен — часть суши, окруженная водой, надо вернуться к водному транспорту. Когда едешь по Нью-Йорку на машине, можно запросто заехать не то что в другой район — в другой штат. Про метро я уже не говорю — под землей все равно.

Только с палубы — даже если это палуба речного трамвайчика — можно разобраться в нашем географическом положений: то есть убедиться, что манхэттенцы — островитяне. А это уже серьезно.

Остров интереснее материка. На континенте суша уходит в бесконечность, на острове она всегда кончается пляжем. Отгороженные от большой земли острова предполагают большую самостоятельность и, так сказать, сюжетную завершенность. От того-то здесь сильнее ощущается вкус к приключениям, чем и пользовались классики авантюрного жанра: «Таинственный остров» Жюля Верна, «Остров сокровищ» Стивенсона, «Остров доктора Моро» Уэллса. К тому же острова — идеальное место для социальных экспериментов. Начиная с Атлантиды Платона, почти все утопии размещались на островах. К этой традиции имеет прямое отношение и концепция «одной, отдельно взятой страны». Тем более, когда эта самая страна оказалась в «кольце врагов», заменивших водные просторы.