Монго Бети - Помни Рубена. Перпетуя, или Привычка к несчастью

— Вот так-то мы и живем, брат, — с усмешкой сказал вдруг Мартин, обращаясь к Эссоле. — Вряд ли тебе захочется такой жизни.

— А зачем ему такая жизнь? — возразил Амугу. — Он умный, знает «воок». Зачем же ему, с его-то способностями, жить так, как мы? Разве все люди должны быть похожи друг на друга?

— Не горячись, братец, — сказал Маргин. — Ты думаешь, люди, которые знают «воок», очень нужны Баба Туре? Сейчас-то мы можем поговорить об этом. Здесь Норберу до нас не добраться, его подручные не рискнут сунуться сюда. Так ты считаешь, что тем, кто знает «воок», повезло? А я думаю иначе. Когда мать водила Перпетую в Тегелё, к знахарю Нкомедзо, знаешь, что он сказал? «Умные молодые люди, все, кто знает «воок», горе вам, если вы не спрячетесь. Я вижу проклятье, которое движется с Севера, будто кровавая река, и поглотит всех вас. Прячьтесь скорее!» Если бы Рубен был жив, может, умные головы и пригодились бы. А сейчас, когда власть взял Баба Тура, не следует кричать на всех перекрестках о том, что знаешь «воок». Нет, ни за что на свете, брат, я не хотел бы очутиться на твоем месте.

— Не отвечай ему, — посоветовал Амугу Эссоле. — Все это чепуха, нелепые выдумки. Сегодня Баба Тура есть, а завтра его не будет, как не стало тех, кто был до него. Когда здесь всем заправляли тубабы и одного движения их пальца было достаточно, чтобы мы бросились перед ними на колени, кто мог подумать, что настанет день, когда им придется прятаться за спину Баба Туры? И он уйдет, как до него ушли тубабы.

— Кому ты это говоришь! — возразил Эссола.

— Что касается меня, — с притворным смирением заявил Март ин, — то я всего лишь несчастный кундреман [14] Крестьянин. , и я рад этому, как рад тому, что в свое время не стремился учиться. А не то где бы я сейчас был? Не иначе как в концлагере за колючей проволокой. Что бы вы гам ни говорили, жизнь-то у человека всего одна, и слишком в ней много всего хорошего, чтобы рисковать ею неизвестно во имя чего. Хотя, конечно, всякое могло быть! Помните, несколько лет назад все думали, что те, кто знает «воок», того и гляди, возьмут верх. Да еще поговаривали о торговцах и о транспортниках. Никто тогда и не думал о мусульманах с Севера, о людях в длинных платьях. И вот на тебе — явился Баба Тура, и страну не узнать. Знатоков «воок» всех без разбору клянут на чем свет стоит, объявили нечестивцами. Я, дети мои, не нарадуюсь тому, что остался всего лишь скромным кундреманом.

Удостоверившись в том, что Амугу согласен на сделку с ним, пьяница распрощался с братьями и исчез в чаще.

— Слыхал? — сказал Амугу. — Перпетуя ходила к знахарю в Тетелё. Ты не собираешься к нему?

— Я побываю всюду, где смогу узнать хоть что-нибудь о смерти моей бедной сестры.

— Когда ты хочешь пойти к нему? До или после поездки в Ойоло? Я предлагаю тебе следующее: сначала отправимся в Тетелё, к знахарю; потом в Ойоло, к мужу Перпетуи, и наконец в Фор-Негр, к твоей старшей сестре, если тебе удастся разыскать ее.

— Ты думаешь, она что-нибудь знает?

— О смерти Перпетуи, может быть, и ничего не знает. Да дело-то ведь не только в смерти Перпетуи. Напрасно ты не обращал внимания на своих родных. Если бы в свое время ты пригляделся к ним повнимательнее, учености у тебя, конечно, не прибавилось бы, зато мудрости ты поднабрался бы, и это тоже можно было бы повернуть против Баба Туры. Впрочем, все это — старая история, тебе, наверное, будет неинтересно.

— Нет, я воспользуюсь твоим советом, брат.

На другой же день они пешком отправились в Тетелё, находившийся в десятке километров от них, на востоке. Они шли к Нкомедзо — человеку, всеми почитаемому, ибо в народе всегда почитают самозванцев и шарлатанов. Знахарь этот был человек хитрый. На вид он был тощий и жилистый, с изможденным лицом, всю его одежду составлял кусок материи, обернутый вокруг бедер. Жил он среди довольно диких людей, пугливо забившихся в глубь леса, подальше от проезжей дороги. Поначалу братья ничего не добились от этого старика, лицо которого не внушало им доверия, шаман пытался уверить их, что молчание — непременный атрибут его искусства и верная гарантия для тех, кто вверяет ему свои тайны. Эссола, которому редко доводилось сталкиваться с такого рода людьми, готов уже был отступиться.

— А может, тебе следовало предложить ему какой-нибудь подарок? — высказал предположение Амугу, как только они остались одни.

— Подарок? Какой подарок?

— Ну, например, несколько тысячефранковых бумажек. Скажем, две или три. Да у этого скряги от одного только вида денег голова кругом пойдет. Не вздумай только принимать его болтовню всерьез.

И в самом деле, как только Эссола последовал совету своего двоюродного брага, колдун, как выяснилось, обладавший прекрасной памятью, в подробностях рассказал им, что мать молодой женщины, его давнишняя приятельница, прежде чем оставить свою дочь с ним наедине, отвела его в сторонку и попросила: «Уговори ее ничего не менять в своей жизни, не бросать мужа и ребенка, который должен родиться. Я столько лет готовила эту свадьбу, столько сил на это положила. А теперь она хочет разрушить семью. Два таких удара моя душа просто не вынесет. Ведь и старший-то мой, которого лишь благодаря моей настойчивости и обходительности удалось пристроить к человеку солидному, сбежал, и мне пришлось изворачиваться. Я нарушила клятву верности, которую дала от его имени».

— Значит, Перпетуя собиралась уйти от мужа? — спросил Эссола.

— Конечно. Она попыталась связаться со своей старшей сестрой, поселившейся в Фор-Негре, но квартал, где та жила, сгорел дотла, и никто не знал, остался ли гам кто в живых. Так что и она не знала, где ей искать сестру.

Старый шарлатан разыграл комедию: чтобы запугать будущую мать, которая и сама-то еще была ребенком, он наплел ей всяких страшных небылиц.

«Милая моя Перпетуя! — думал Эссола на обратном пути. — Дорогая сестренка, тебя мучили, запугивали, но ты так и не покорилась!»

Когда пришло время собираться в Ойоло, Эссола, который уже привык к тому, что двоюродный брат постоянно рядом с ним, не мог скрыть своей радости, услышав, что тот снова хочет сопровождать его.

— О работе в поле, которая не дает покоя моей жене, не печалься, — сказал он Эссоле. — Я договорился с шурином, младшим братом Катри. Этот парень никаким трудом не гнушается. Он сделает все, что надо, и ничуть не хуже, а может быть, даже лучше меня, хотя, конечно, не бескорыстно.

— Да ты, я вижу, не скупишься на колкости в адрес родственников твоей жены. Почему? Ведь на самом-то деле ты с ними в наилучших отношениях. Ты делаешь это для вида? Потому что другим это нравится? Еще одна местная традиция, о которой я прежде не знал…

— Для вида, для вида… легко сказать. Да они меня разорили, они у меня отняли все до последнего гроша, не пожалели ни меня, ни собственную дочь. А ведь мы только-только начинали жить, надо было обзаводиться хозяйством, а у нас даже прикрыться нечем было. Конечно, я их люблю, но бывают дни, когда мне хочется отдубасить их!