Цянь Чжуншу - Осажденная крепость

— А может быть, тебе больше нравится барышня Су — у нее кожа как рыбий пузырь. Да ты посмотри в зеркало — сам-то черен, как трубочист!

После того, как Бао и его вымазала черной краской, у Фана отпала охота продолжать беседу, и он подумал: «Ты вовсе не шоколад, а каракатица — та тоже брызгается черной жидкостью». Официант принес курицу, скорее жестяного петуха, сошедшего с флюгера над башенкой храма. Повозившись с ней без видимого успеха, Бао бросила на стол вилку и нож и заявила:

— Не хочу ломать свои зубы! Худшего кафе представить невозможно!

Все еще продолжая борьбу с курицей, Фан ответил:

— Я же звал тебя обедать по-китайски, а ты не послушалась!

— Если мне хотелось поесть по-европейски, это не значит, что непременно надо было тащиться в эту паршивую харчевню! Сам виноват, а на меня сваливает. Все вы, мужчины, таковы! — Бао говорила с такой уверенностью, будто уже испытала характеры всех мужчин на свете.

Потом она почему-то вспомнила о своем женихе-враче и принялась рассказывать, какой он добропорядочный христианин. И без того обиженный, Фан Хунцзянь вконец рассердился, подумав, что христианские добродетели жениха не оказали никакого влияния на поведение невесты. Но поскольку прошлой ночью Фан сам получил удовольствие именно по причине легкомысленного отношения Бао к заповедям, он не стал развивать эту тему, только спросил:

— А разве христианин может быть врачом?

Бао не поняла и уставилась на него удивленно. Фан любезно налил разбавленного молока в стоявший перед Бао кофе, в котором плавала какая-то шелуха, и пояснил:

— У христиан шестая заповедь гласит: «не убий», а кто такие врачи, как не легализованные убийцы?

Бао не оценила шутки и сердито возразила:

— Чушь! Врачи спасают людям жизнь.

Фану понравилось, как она злится, и он продолжал поддразнивать:

— Спасать людям жизнь — не дело верующего. Медицина заботится о плоти, старается, чтобы люди жили подольше, а религия беспокоится о душе, хочет, чтобы люди не боялись смерти. Больной страшится кончины, зовет врача, глотает лекарства. Но приходит неизбежное, и вот зовут пастора или кюре, чтобы отвезти усопшего на кладбище. Если врач верит в бога, значит, он рассуждает так: пусть я не смогу вылечить больного, так провожу его в последний путь — в любом случае он не ошибется, пригласив меня. Неплохо придумано! Представь себе, что аптекарь по совместительству торгует гробами…

Бао рассердилась всерьез:

— Вот и не знайся с медиками хоть всю жизнь, пусть тебя твой болтливый язык исцеляет! А на врачей зря не нападай, я ведь тоже училась медицине!

Фан стал было извиняться, но Бао сказала, что у нее болит голова, и попросила проводить ее на пароход. Фан всю дорогу старался угодить ей, но настроение ее так и не улучшилось. Доведя свою даму до каюты, Фан пошел к себе и проспал часа два. Когда же он вновь постучал к Бао и спросил, как она себя чувствует, дверь открыла, к его удивлению, барышня Су и сказала, что соседка ее совсем расхворалась. Ее дважды тошнило, и она только-только уснула. Фан смутился и, пробормотав нечто невнятное, поспешил удалиться. Бао не появилась за ужином, и все стали допытывать у Фана, куда он ее спрятал. Фан отвечал неопределенно: «Она устала, да и чувствует себя неважно».

Зато Су с довольным видом внесла уточнение:

— Она обедала с господином Фаном, а потом у нее живот заболел. В такую жару что ни съешь — все плохо.

— А кто понуждал ее бросить нас и идти обедать вдвоем с Фаном?

— И Фан тоже хорош! Позвал приятельницу обедать, так уж мог бы выбрать харчевню почище!

— Дело, наверное, не в харчевне. Просто барышня Бао на радостях съела лишнего. Ведь правда, Фан?

— А сам-то ты, приятель, не заболел? Впрочем, барышня Бао такая аппетитная, что ты, конечно, был сыт одним ее видом.

— Нет, тут дело не в аппетитном виде, а в… — Говоривший хотел было сказать «в гастрономической лавке», но сообразил, что Су может передать его слова Бао, и поспешил заткнуть себе рот куском хлеба.

Фан после обеда на берегу остался полуголодным, однако не выдержал насмешек соседей и удрал из столовой до окончания ужина, чем вызвал всеобщий хохот. Когда он выходил, навстречу попался Алю, заговорщически ему подмигнувший.

Бао пролежала в постели больше суток. Теперь она вела себя с Фаном более сдержанно, — быть может, потому, что пароход приближался к Гонконгу, и ей надо было успокоиться душой и телом перед встречей с женихом. Семья Суней и еще несколько китайских пассажиров тоже собирались сойти в Коулуне [15] Коулун — материковая часть Гонконга; островная его часть называется Виктория. , чтобы дальше ехать поездом в направлении Ханькоу. Перед близким расставанием вся компания взапой играла в мацзян. Жалели лишь, что после полуночи в столовой полагалось тушить свет. Вечером перед прибытием в Гонконг все обменялись своими китайскими адресами и многословно выражали надежду на дальнейшие встречи, как будто это путешествие сдружило их на всю жизнь. Фан отправился было на палубу разыскать Бао, как вдруг перед ним вырос Алю, имевший весьма таинственный вид. С того утра, когда Фан дал этому малому триста франков, он немного остерегался его и потому с каменным лицом спросил, чего он хочет. Алю сказал, что у него есть свободная каюта. За шестьсот франков он может уступить ее Фану на эту ночь.

— Зачем она мне? — отмахнулся Фан и заторопился своей дорогой, слыша за собой иронический смех коридорного. И тут до него дошел смысл предложения Алю, и он весь зарделся. На палубе он, запинаясь, стал рассказывать об этом Бао, ругательски ругая негодника Алю. Бао хмыкнула, но ничего не ответила. Фан осмелел и хотел было сказать, что еще не поздно снять ту каюту, но подошли попутчики. За ужином господин Сунь провозгласил:

— Завтра прощаемся, так что сегодня будем сражаться до самой зари! У Алю есть свободная каюта, я уже снял ее за двести франков.

Бао бросила на Фана презрительный взгляд и уткнулась в тарелку с супом. Госпожа Сунь, кормившая сына бульоном, робко спросила:

— А вы не переутомитесь? Ведь завтра сходить на берег!

— Завтра снимем на берегу номер и будем дрыхнуть сколько влезет. Я на пароходе плохо сплю, машина очень шумит, — ответил муж.

Под взглядом Бао самоуважение Фана улетучилось, как воздух из велосипедной камеры. После ужина Бао и Су были очень нежны друг с другом и ходили под ручку, не расставаясь. Фан, расстроенный, ходил за ними по пятам, но не мог улучить мгновения, чтобы перекинуться с Бао хотя бы словом. Глупее положение трудно было представить. Он чувствовал себя попрошайкой, бегущим за коляской: денег не дают, а отказываться от надежд не хочется. Бао посмотрела на часы: