Луис Леанте - Знай, что я люблю тебя

Впервые за семь дней пленнику не принесли еду, никто не пришел, чтобы вывести его на вечернюю прогулку по одной из дорожек аэродрома, где он мог хоть немного размять ноги. Уже неделю он находился в заточении, практически не имея возможности перекинуться словечком хоть с кем-нибудь, питаясь черствым хлебом и пресным супом, часами не отрывая взгляда от двери или окна в надежде, что вот-вот кто-нибудь войдет, посадит его в самолет и навсегда увезет из Африки. Капрала предупреждали, и в предупреждении этом звучала не слишком тщательно скрываемая угроза, что все решится в течение одного-двух дней, и тогда у него впереди будет вся жизнь, чтобы тосковать по Сахаре.

В последнюю неделю время для капрала Сан-Романа текло медленно. Оно почти остановилось с тех пор, как его перевели из тюрьмы при казармах полка на аэродром, чтобы отправить на остров Гран-Канариа. Там, вдали от беспорядков, сотрясающих африканскую провинцию, он должен предстать перед военным трибуналом. Но бумаги затерялись где-то в дороге, и дело застопорилось. Дни и ночи слились воедино — нервозность последних дней и мучительное беспокойство из-за неопределенности своего положения привели к тому, что у капрала началась мучительная бессонница, которой в немалой степени способствовали и полчища одолевавших его блох. Монотонность заключения изредка нарушали короткие прогулки по рулежной дорожке под наблюдением старика сахарави, который, прежде чем подняться на сторожевую вышку, не забывал припугнуть: «Сделаешь больше десяти шагов или побежишь, размозжу тебе башку». И грозно поводил дулом винтовки CETME [2] CETME — испанская автоматическая винтовка, разработанная одноименной оружейной компанией (Centro de Estudios Tecnicos de Materiales Especiales — Центр технических исследований специальных материалов). , правда без особого воодушевления, словно понимая, что капрал и так прекрасно сознает серьезность его слов. Эти прогулки были единственной частью суток, когда Сан-Роман хоть немного оживал. Он вглядывался в линию горизонта в поисках очертаний города с его белыми крышами и жадно вдыхал сухой воздух, стараясь наполнить им легкие, будто делал это в последний раз. Но в этот ноябрьский день никто не принес ему завтрак, обеда тоже не было, никто не появился, даже когда он начал кричать, требуя еды. Рядом с тюрьмой вообще не наблюдалось никаких признаков жизни. Люди суетились на рулежных дорожках и у ангаров. В положенный час прогулки никто не пришел, чтобы открыть дверь и выпустить его. К вечеру капрал окончательно утвердился в мысли, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Только когда солнце окончательно склонилось к горизонту и, казалось, вот-вот его коснется, он услышал рев мотора «лендровера» и, взглянув в окно, увидел горящие фары подъезжающей к лачуге машины. В ожидании он уселся на тюфяк, стараясь сохранять хладнокровие. В конце концов задвижка на двери щелкнула и в проеме показалась фигура Гильермо, одетого в полевую форму, щегольски перетянутую плотно подогнанными ремнями. В руках он держал белые перчатки, будто собрался на парад.

За его спиной маячил охранник, которого капрал не видел раньше. На плече у него висела винтовка CETME.

— К тебе гости, — коротко сообщил он и закрыл дверь за вошедшим в хижину Гильермо, не оставив капралу времени, чтобы потребовать еды. Внезапно Сан-Роман ощутил, как давно он не мылся. Ему было крайне неуютно под внимательным взглядом друга, он даже чувствовал стыд. Тот расположился рядом с окном. Прошло уже больше двадцати дней с тех по, как они виделись в последний раз тем проклятым вечером, когда капрал взял в руки узел с не принадлежавшими ему вещами.

Гильермо выглядел франтом. Он тоже явно не знал, что сказать. Вертел в руках форменную фуражку легионера, комкал ее вместе с перчатками, никак не решаясь прервать затянувшуюся напряженную паузу. В конце концов он все же нарушил молчание:

— Ты уже знаешь новость?

Сантиаго не ответил, но внутренне приготовился к катастрофе. В любом случае его жизнь уже не могла стать хуже, чем сейчас.

— Главнокомандующий умер, — произнес Гильермо, стараясь разглядеть на лице друга хоть какую-нибудь реакцию. — Сегодня на рассвете.

Капрал Сан-Роман снова легкомысленно уставился в окно. Новость как будто совершенно не взволновала его. Несмотря на поздний час, движение самолетов не прекращалось.

— Это все из-за этого?

— Что это?

— Целый день все ездят туда-сюда. Войска грузятся в самолеты. Только не могу понять, прилетают они или улетают. Уже неделю, как мое дело застопорилось, и никто мне ничего не объясняет. Происходит что-то еще, так?

Гильермо уселся на грязный, пропахший потом тюфяк. Он не решался прямо взглянуть в лицо товарищу.

— Марокканцы наступают, — медленно проговорил он.

На столе лежало письмо, которое никогда не будет ни написано, ни отослано. Они одновременно перевели взгляд на желтоватую бумажку, а затем посмотрели друг другу в глаза.

— Гильермо, — сказал капрал надтреснутым голосом, — меня расстреляют? Почему, ты думаешь, меня все еще держат здесь?! Потому, что самолеты нужны для более важных вещей, чем транспортировка какого-то…

— Предателя? — закончил Гильермо с неожиданной злостью в голосе.

— Ты тоже так считаешь?

— Все так говорят. И ты не пытался убедить меня в обратном.

— Зачем? Ты бы мне поверил?

— А ты попробуй.

Сантиаго приблизился к столу, взял листок, скомкал его и скатал в шарик, которым метко запустил в поганое ведро. Гильермо внимательно следил за всеми движениями приятеля, потом добавил:

— Нас вывезут отсюда. Никому не нужна война с марокканцами. Злые языки утверждают, что провинция уже тайно продана Хасану [3] Хасан II — король Марокко (1961–1999). или Мавритании.

— Меня это не волнует. Ты демобилизуешься через месяц, вернешься домой, а я…

— Ты тоже вернешься. Как только все разъяснится, тебя отпустят и отстранят от службы.

Капрал Сан-Роман внешне оставался спокоен, стараясь не выказать охвативших его сомнений. Шум мотора идущего на посадку самолета заполнил собой тишину лачуги. В трепещущем жарком мареве казалось, что красное небо сливается с линией горизонта.

— Послушай, Санти, понимаю, что ты не хочешь говорить об этом, но ты мой друг, и я должен знать правду.

Капрал Сан-Роман снова напрягся. Он буквально впился взглядом в лицо товарища, в то же время сдерживаясь, чтобы не выдать волнения. Гильермо отвел глаза, но тревога друга не ускользнула от его внимания.

— В казармах болтают, что ты заодно с предателями родины, что ты террорист. Я не говорю, что считаю так же, но хочу, чтобы ты мне все рассказал.

У Сантиаго не осталось сил, чтобы спорить, ноги у него подкашивались. Он прислонился спиной к двери и медленно сполз по ней, опускаясь на пол, и обреченно закрыл лицо ладонями. Ему было так мучительно стыдно, что он даже не чувствовал неудобства позы.