Сара Миллер - Я знаю все твои мысли

Наступает вечер пятницы. Каллен и Гид сидят за ужином. Другие ребята давно уже разошлись.

— Забудь ты про эту репетицию, — говорит Каллен. — Спроси Молли, не хочет ли она прогуляться.

— Прогуляться? Это так прямолинейно.

Каллен наклоняется вперед и неотрывно смотрит на Гидеона своими красивыми глазами. В них пляшут золотистые искорки, которых в последние несколько недель стало как будто больше. Может, от наркоты? Или они сдружились так крепко, что у Гида больше шансов видеть его глаза вблизи?

— Девчонки обожают прямолинейность, — говорит Каллен.

Гид задумывается.

— Нас отпускали на репетицию из зала для самостоятельных занятий, — рассуждает он. — Все учителя думают, что мы репетируем, и никто не станет нас

проверять. — Он хмурится и выглядывает в окно, за которым темно и холодно. — Но мне кажется… я думаю, если буду слишком настойчивым, она может подумать, что я со странностями.

Каллен подносит к губам большой стакан молока и закатывает глаза. Он на время перешел с шоколадного молока на обычное: Николас заметил у него на спине жирок.

— Что такое? — спрашивает Гид. — Просто я же знаю, что ты вовсе не считаешь ее самым восхитительным созданием на планете…

— Не считаю, — кивает Каллен. — Лиам сказал, что она «так себе». Мне кажется, это еще щедрый комплимент.

У Каллена действительно жирок на спине появился. Сама видела.

Гидеон не удивился, услышав от Лиама, что Молли «так себе». Но он изумлен, что Лиам поделился этим наблюдением с Калленом. Это хороший знак. Что бы он ни сказал Гиду, это не так уж важно. А вот разговор с Калленом имеет значение. Если он говорил с Калленом, значит, готов к действию.

— Супер. Лиам Ву. Просто супер, — качает головой Гидеон.

— Да пошел этот Лиам Ву.

— Ты это несерьезно говоришь, — замечает Гид.

Конечно, несерьезно. Это все равно что сказать: «Да пошла эта Пилар Бенитес-Джонс».

— Ладно, — Каллен мотает головой из стороны в сторону, — я пошутил.

— Они флиртуют друг с другом, — с несчастным видом признается Гид. — Понимаешь, Молли, конечно, разговаривает со мной, но с ним она флиртует.

— Дружище, ты себя недооцениваешь, — говорит Каллен. — Ты сейчас гораздо более заметная фигура в кампусе. Я часто вижу, что девчонки на тебя заглядываются. Мне даже кажется, что Молли уже… О господи. Послушай… — Он не заканчивает фразу. — Послушай, кажется, настал момент истины. Сюда идет Мол- ли. Я скажу тебе, готова она переспать с тобой или нет. Пну тебя под столом. Идет? — Он уверенно подмигивает.

Молли выглядит немного потрепанно в блестящем черном плаще, огромных ботинках и юбке. На лице у нее многозначительная улыбка, и, приблизившись к их столику, она вытягивает ладони. В руках у нее пластиковая маска собаки, в точности как у Лиама.

— Смотри, — говорит она. — Помнишь, мы вчера говорили, что собака символизирует диктатора? А что если мы тоже наденем маски? — Она надевает собачью морду. — Тем самым мы покажем, что в своей жизни мы все диктаторы! Вот! Глубокая мысль, как ты думаешь? — Она смеется. Гид решает: она рада меня видеть. И тут Каллен пинает его под столом, пожалуй, слишком сильно. — Мисс Сан Видео это понравится. Даже если мы сыграем очень плохо, ей понравится, и она поставит нам пятерки, и мы поступим в Гарвард — ведь признайся, это единственная причина, почему мы забиваем себе головы этим дерьмом!

— Да ладно тебе, — говорит Каллен и вытягивает руки (он явно забыл о своем жирке). — Не так уж тут и плохо.

— Тебе — может быть, — отвечает Молли. — Если бы я была высоким и симпатичным наследником империи замороженных диетических чизкейков и только и делала, что курила травку и мурлыкала первокурсницам на ушко, какие они милашки, мне бы тоже тут нравилось.

На лице Каллена появляется в точности такое выражение, как у Лиама в тот вечер, когда Гидеон наорал на него и отправил искать Молли. Его непоколебимое самомнение дало трещину. Он побледнел, лицо как будто сдулось.

Они проходят через залу на выходе из столовой. Желая развеять неловкость, Гид читает объявления, пришпиленные к доскам вдоль стен: продается мини- холодильник, итоги тестов, реклама дополнительных уроков, летних программ и каникул в различных городах восточного побережья. Молли идет чуть впереди. И все время оборачивается и смотрит на Гида. Гид разрывается между желанием уделить внимание ей и Каллену, который выглядит так, будто получил удар по больному месту.

— Я думал, твой отец — адвокат, — говорит он.

— Это так, — отвечает Каллен. — Он занялся чизкейками, когда мне было три года.

Значит, он давно уже не адвокат.

— Можешь расспросить его об этом на родительском уик-энде, — бросает Молли Гиду.

Замороженные диетические чизкейки! Гид понимает, почему Молли именно это считает ахиллесовой пятой Каллена. Ему всегда представлялось, что отец Каллена занимается чем-то более шикарным, чем чизкейки. Он воображал мужчину в темном костюме, красивого, как Каллен, и, может быть, с сединой в волосах. А мать Каллена — непременно блондинкой с загоревшими во время игры в гольф ногами. Интересно, отец Каллена часто ест диетические чизкейки? А он толстый? А его мама толстая? Мама Гидеона была полноватой, когда вышла за отца, но теперь похудела. Они с учителем физики занялись спортивной ходьбой и стали похожи на полных придурков, как зомби, шагающих по беговой дорожке. Но, по крайней мере, они не толстые.

— Ну ладно, — весело говорит Молли, — увидимся в полвосьмого. — Она кладет ему на ладонь маску собаки и смыкает пальцы. — Отдаю тебе на хранение.

— У нее красивая задница, — говорит Каллен, когда она уходит. Но в его голосе есть что-то странное. Это комплимент, но я вижу, что ее замечание о «наследнике империи чизкейков» задело его за живое. И теперь он пытается убедить себя в том, что она всего лишь девчонка, больше ничего. На шее Каллена пульсирует маленькая жилка. Гид понимает, что слова Молли его задели. Она нашла прореху в его золотой кольчуге. Прореху из заменителя сахара и обезжиренного творога. Он представляет ее зад. Дело не в том, что у нее красивый зад, а в ее походке. Она ходит так, будто весь мир принадлежит ей. Будто на нее никто не смотрит.

Гид бежит по шоссе 215, ведущему к зданию театра, воодушевленный только что сданным сочинением о «Моби Дике», которое, по его мнению, недурно написано. И тут на него снисходит озарение, столь блестящее и столь очевидное, что он подскакивает. После пяти репетиций пора уже начать играть как следует. То есть обниматься и прочее. Он произносит про себя, радуясь собственной смелости: леди и джентльмены, меня зовут Гидеон Рейберн, и настало время отступить от сценария!