Джоди Пиколт - Роковое совпадение

— Попросил наручники, и пристав Иануччи дал мне их. Я защелкнул наручники у Нины Фрост за спиной и отвел ее в камеру.

— Сколько вы с ней просидели?

— Четыре часа.

— Она вам что-нибудь говорила?

Во время репетиции Дюшарм сказал Квентину, что подсудимая призналась в совершении преступления. Но сейчас он натягивает на лицо выражение эдакого ангелочка и смотрит на присяжных:

— Она повторяла одно и то же: «Я сделала то, что должна была сделать». Казалось, она тронулась.

Тронулась?

— Протестую! — ревет Квентин.

— Ваша честь, это же свидетель обвинения, — говорит Фишер.

— Протест отклонен, мистер Браун.

— Прошу разрешения подойти! — Квентин бросается к судье. — Ваша честь, я хочу просить признать этого свидетеля чересчур враждебно настроенным, чтобы я мог задавать наводящие вопросы.

Судья О’Нил переводит взгляд с Дюшарма на прокурора:

— Господин прокурор, он отвечает на все ваши вопросы.

— Но не так, как должен отвечать!

— Простите, мистер Браун, но это ваша проблема.

Квентин делает глубокий вздох и отворачивается. Вопрос заключается не в том, что Патрик Дюшарм единолично разрушает его дело. Вопрос: почему?

Либо у Дюшарма на Квентина зуб, о чем последний даже не догадывается… либо он по какой-то причине хочет помочь Нине Фрост. Он поднимает глаза и перехватывает взгляд, которым обмениваются свидетель с подсудимой, — между ними такой сильный разряд, что Квентина удар хватит, если он пройдет между ними.

Отлично!

— Как давно вы знакомы с подсудимой? — спокойно спрашивает он.

— Тридцать лет.

— Так давно?

— Да.

— Какие между вами отношения?

— Мы вместе работаем.

«Черта с два! — думает Квентин. — Готов поспорить на свою пенсию, что вы и отдыхаете вместе».

— Вы когда-нибудь встречались в ней за пределами конторы в непринужденной обстановке?

Возможно, что никто, кроме Квентина, который не сводит со свидетеля глаз, этого не замечает… но Патрик Дюшарм стискивает зубы.

— Я знаком с ее семьей. Время от времени мы обедаем вместе.

— Что вы почувствовали, когда узнали, что случилось с Натаниэлем?

— Протестую! — восклицает Каррингтон.

Судья потирает пальцем верхнюю губу:

— Суд разрешает вопрос.

— Я испугался за мальчика, — отвечает детектив.

— А за Нину Фрост? За нее вы испугались?

— Конечно. Мы же коллеги.

— И все? — допытывается Квентин.

Он готов к реакции Дюшарма — кровь отливает у того от лица. И вдобавок Нина Фрост застывает, как каменное изваяние. «Точно в яблочко!» — думает Квентин.

— Протестую!

— Протест отклонен, — отвечает судья и, прищурившись, смотрит на детектива.

— Мы дружим давным-давно. — Дюшарм пробирается по минному полю из слов. — Я знаю, что Нина была расстроена, и сделал все, чтобы ей стало легче.

— Например… помогли убить священника?

Нина Фрост вскакивает со своего места:

— Протестую!

Адвокат усаживает ее на место. Похоже, Патрик Дюшарм готов убить Квентина, чему последний даже рад: сейчас присяжные думают, что детектив мог быть соучастником убийства.

— Как давно вы служите в полиции?

— Три года.

— А до этого вы служили в военной полиции?

— Да, пять лет.

Квентин кивает.

— Будучи следователем, детективом, полицейским как в вооруженных силах США, так и в полицейском департаменте Биддефорда, как часто вам приходилось выступать свидетелем в суде?

— Десятки раз.

— Поскольку вы являетесь свидетелем, осознаете ли вы, детектив, что находитесь под присягой?

— Разумеется.

— Вы заявили суду, что все четыре часа, которые вы провели в камере с подсудимой, она казалась безумной?

— Совершенно верно.

Квентин смотрит на свидетеля.

— На следующий день после смерти отца Шишинского вы с детективом Чао приехали в прокуратуру побеседовать со мной. Помните, что вы сказали о душевном состоянии подсудимой?

Патовая ситуация. Наконец Дюшарм отворачивается:

— Я сказал, что она прекрасно осознавала то, что делала. Если бы это был мой сын, я поступил бы точно так же.

— Таким образом, на следующий день после убийства вы считали Нину Фрост абсолютно вменяемой. А сегодня вы называете ее безумной. Так как, детектив? Что такого она сделала за это время, что заставило вас передумать? — спрашивает Квентин и с улыбкой садится на свое место.

Фишер разыгрывает перед присяжными своего парня, но я едва слежу за его словами. Внутри у меня все перевернулось, когда я увидела Патирка на месте свидетеля.

— Вы знаете, — начинает Фишер, — мне кажется, мистер Браун пытался намекнуть, что у вас с миссис Фрост непростые отношения. И я бы хотел воспользоваться шансом прояснить ситуацию для присяжных. Это правда, что вы с Ниной с детства были близкими друзьями?

— Да.

— И, как все дети, наверное, время от времени привирали?

— Наверное, — отвечает Патрик.

— Но привирать и лжесвидетельствовать — не одно и то же, согласны?

— Да.

— И, как все дети, вы вынашивали планы и, возможно, даже претворяли их в жизнь?

— Конечно.

Фишер разводит руками:

— Но строить планы и планировать убийство — это разные вещи, согласны?

— Абсолютно.

— И с детства вы были особенно близки. Даже сейчас вы особенно близки. Но вы только друзья. Я прав?

Патрик смотрит прямо мне в глаза.

— Разумеется, — отвечает он.

Обвинение заканчивает допрос свидетелей. Я слишком взвинчена. Меряю шагами небольшой зал для совещаний, где меня оставили одну, — Калеб пошел посмотреть, как там Натаниэль, а Фишер отправился звонить в контору. Я стою у окна — Фишер предупреждал меня, чтобы я держалась подальше от окон, потому что у фотографов внизу есть какие-то супертелеобъективы, — когда дверь приоткрывается и внутрь просачивается шум из коридора.

— Как он? — спрашиваю я, даже не оборачиваясь, думая, что вернулся Калеб.

— Устал, — отвечает Патрик, — но, думаю, скоро приду в норму.

Я оборачиваюсь и иду к нему, но теперь между нами стена, видимая только нам двоим. Под глазами Патрика, этими прекрасными голубыми глазами, залегли тени.