Джон О'Хара - Весенняя лихорадка

— Пускай, если майор хочет, — сказал Вандамм. — Иди, Глория, будь компанейской.

— Конечно, будет, — сказал майор Боум. — Оп-ля!

Он поднял девочку и посадил на левую ногу. Держал левую руку на ее спине и продолжал говорить. При этом руки его двигались, он то поглаживал и сжимал ее голые бедра, то гладил по маленькому заду. Когда он это делал, Глория смотрела на него, а он продолжал говорить, так интересно, таким сильным, спокойным голосом, что она расслабилась и положила голову ему на плечо. Ей нравилось прикосновение его рук, которые не причиняли ей боли, как руки некоторых людей. Нравился его громкий голос, запах чистой белой рубашки, ощущение его мягкого фланелевого костюма.

— Смотри, — сказал Вандамм, перебив и указав подбородком, как расслаблена Глория.

Боум кивнул, улыбнулся и продолжал говорить. Глория вскоре заснула — ей уже давно было пора ложиться в постель. Мать сняла ее с колена Боума, и Боум тут же поднялся.

После этого он старался не появляться в доме Уэндрес и Вандамма, но чем больше старался, тем больше придумывал поводов бывать у них. Старался приходить, когда Глория наверняка будет спать; но потом спрашивал; «А как маленькая Глория?» — и Вандамм тут же отвечал: «Поднимись, посмотри, как она спит». У Боума было дело в Питтсбурге, занявшее бы всего три-четыре дня. Он провел там две недели. Все это время он понимал, что с ним происходит. Он не знал, что хочет делать с этой девочкой. Но знал, что хочет увести ее, побыть с ней наедине.

До тех пор Глория была просто прелестным ребенком с темно-каштановыми кудрями и поразительно красивыми на первый взгляд глазами, но чем дольше на них смотрели, тем менее интересными они становились. Однако всякий раз, когда их видели вновь, казалось, что впервые видишь, как они красивы. Красота заключалась в разрезе глаз и цвете, будучи темно-карими и детскими, они почти не меняли выражения, что и делало их неинтересными. Глория походила на большинство девочек. Была жестока с животными, особенно с собаками. Она совершенно не боялась их, пока они не привыкали к ней, тогда она била их палкой и после этого начинала бояться, хотя для удовольствия старших называла хорошими собачками. Каждый день с Уайли-авеню приходила няня, чернокожая девушка по имени Марта, и водила Глорию на прогулку. Другие няни были белыми и не поощряли цветную девушку сидеть с ними. Им нравилось общество хорошенькой маленькой Глории, и хорошенькая маленькая Глория знала это, знала, что ее общество предпочтительнее, чем общество Марты, поэтому Марта не имела над ней никакого контроля. Мать не пыталась осуществлять над ней какой-то контроль, только следила, чтобы она хорошо выглядела, выходя на улицу. Если не считать редких клизм и визитов к зубному врачу, в детстве Глория жила по своим правилам. Учеба в школе давалась ей легко; она была сообразительной, и любое проявление сообразительности непомерно вознаграждалось. Ей нравились все мальчики, пока те не начинали хулиганить, и она дралась с любым мальчишкой, который был злым с девочкой, любой девочкой. На протяжении ее детства существовал один постоянный парадокс: для ребенка, которого часто называли маленькой принцессой, она была очень запущенной. Ей не к кому было питать детскую любовь.

По пути к дому Глории Боум не позволял себе думать о том, что могло бы случиться, о том, что, как он надеялся, случится. Находясь в Питтсбурге, он часто бывал в этом доме, но в один солнечный день понял, что это тот самый день. Понял, что кое-что сделает. Время обеда прошло, и у него было предчувствие, что миссис Уэндрес не будет дома. Дома ее не оказалось. Открывшая Боуму дверь служанка знала его и, видя что он не расположен уходить, услышав, что миссис Уэндрес нет дома, пригласила его войти.

— Не знаешь, когда она вернется? — спросил Боум.

— Нет, сэр, но, думаю, не скоро. Она отправилась в центр за покупками. Ушла за полчаса до вашего прихода. Принести вам чаю или чего-нибудь?

— Нет, спасибо, продолжай заниматься своими делами. Я посижу немного, и если миссис Уэндрес не появится, уйду. Маленькая Глория играет на улице?

— Нет, сэр, она в доме. Няня сегодня не пришла. Я пришлю ее к вам.

— Я хочу попрощаться с ней. Сегодня вечером я уезжаю.

Служанка была только рада избавиться от Глории. У нее хватало своей работы, миссис Уэндрес не принимала никаких оправданий, если что-то не было сделано.

Глория вбежала в комнату, резко остановилась и взглянула на него. Потом слегка улыбнулась.

— Как сегодня моя маленькая девочка? — спросил Боум.

— Хорошо, спасибо, — ответила она.

— Иди сюда, почитаю тебе страничку юмора, — сказал он и взял газету. Кивнул служанке, та вышла.

Глория подошла и встала между его ногами, он сидел и читал юмористическую страничку. Поза ее изображала внимание, но в глазах внимания не было. Давление ее локтя на ногу становилось невыносимым, и он взглянул ей в глаза как женщине. Она не выказала испуга. Возможно ли, что этот ребенок… такого ли рода Вандамм мужчина… объясняло ли это вандаммовское обожание этого ребенка?

Боум перестал читать.

— Дай пощупаю твои мускулы, — сказал он. Глория согнула руку и напрягла бицепс. — М-м-м, — протянул он. — Очень хороший мускул для девочки.

Наступило молчание.

— Полностью готова к лету, так ведь? — спросил Боум.

— Да, — ответила она.

— На тебе мало одежды, — сказал он. Тут его охватили паника, страх, необходимость спешить, и руки пришли в неистовство. Он поцеловал девочку в губы так крепко, что причинил ей боль, и она, толком не зная, что происходит, понимала, что нужно отбиваться.

Боум попытался замять это акробатикой. Поднял Глорию высоко в воздух, заговорил с ней, сделал попытку засмеяться. Он хотел уйти из этого дома, но боялся. Он не сделал ничего, только прикасался к ней, но боялся истории, которую она могла рассказать. Не мог уйти, пока не будет уверен, что она не побежит испуганно на кухню и не пролепечет что-то служанке. Сказал:

— Ну вот, я поцеловал тебя на прощание и теперь, пожалуй, пойду. Хорошо?

Глория не знала, как вежливо ответить.

— Будешь скучать обо мне? — спросил он. — В следующий приезд привезу тебе замечательный подарок. Какой хочешь?

— Не знаю, — ответила она.

— Ладно, привезу что-нибудь очень хорошее из Нью-Йорка. Это наш секрет, так ведь?

— Да.

— Попрощаешься со мной?

— Да.

— Ну?

— Пока, — сказала она.

— Правильно. До свидания, Глория. Скажи матери и дяде, что я прощаюсь и с ними.

У него возникло искушение дать ей денег, но какая-то свинская осторожность одержала верх. Он ушел и больше не возвращался, но о нем не забывали.

Глории хотелось рассказать кому-нибудь, что сделал Боум. Как только он ушел, девочка забыла о боли, причиненной его зубами. Она помнила его руки. Пошла на кухню и стояла, глядя на служанку, чистившую столовое серебро. Смотрела и не ответила, когда та спросила: «Ну, на что смотришь?» Рассказать ей она не могла.