Елена Толстая - Очарование зла

— Я задал вопрос. — напомнил Слуцкий и потер пальцами веки.

— Хорошо, с Дмитрием Святополк-Мирским.

— Вас ведь предупреждали: никаких контактов. — тускло произнес Слуцкий.

— Послушайте! — Вера привстала. — Я что, вообще ни с кем не имею теперь права встречаться, так, что ли? Мне и на улицу нельзя выходить, чтобы, не дай бог, на кого-нибудь из знакомых не наткнуться?

— Святополк-Мирского вы встретили не на улице. Вы узнали его телефон у Ариадны Эфрон и позвонили ему сами.

Вера сказала:

— Какое это имеет значение! Святополк-Мирский — мой старый друг! В Париже мы с ним были…

Нетерпеливым жестом Слуцкий оборвал ее:

— Довольно! Я пригласил вас не для выяснения ваших отношений с Мирским, а совершенно по другому поводу.

Он выдержал многозначительную паузу. Вера молчала, ни о чем не спрашивая. Нервно пробежала пальцами по гладко одернутой юбке. Все эти игры начинали вызывать у нее досаду. На мгновение она заподозрила, что Святополк-Мирский тоже каким-то образом участвует… в чем? В проверке ее на прочность? В попытках испытать — нельзя ли поколебать ее решимость работать на ОГПУ? Все эти его шепоты. «Немедленно уезжайте отсюда…» Хороша она будет, если последует этому безумному совету! Куда ей ехать? В Париж, обратно? В Америку, где ее никто не ждет? Смешно! Она посмотрела на Слуцкого пристально, не мигая. Ему не удастся сбить ее.

И тут Слуцкий сказал:

— Вы официально разведены с Сувчинским или просто с ним разошлись?

Вера не задумываясь ответила:

— Официально. Да.

Слуцкий подался вперед:

— А как вы отнесетесь к новому замужеству?

Вера дала слабину, мигнула.

— Вы делаете мне предложение?

Слуцкий не поддержал ее тона, отозвался деловито:

— Да. Было бы неплохо, если бы вы вышли замуж за Роберта Трайла.

Вера молча смотрела на Слуцкого, пытаясь понять, не шутит ли он. Но тот сохранял спокойный, уверенный вид. Несомненно, он не шутил. И не испытывал ее. Он просто высказал некое пожелание, сформированное в таинственных недрах ОГПУ. Абсурдность идеи придавала ей поистине устрашающее звучание. Почему советской разведке нужно, чтобы некая Вера Гучкова вышла замуж за некоего Роберта Трайла? Даже у Аракчеева, который подбирал своим крестьянам жен по росту, — и у того имелся рациональный резон. Здесь рациональность отсутствовала изначально. Вера погружалась в чужой иррациональный бред и ощущала это как неизбежность.

— Послушайте, — сделала она последнюю попытку, — зачем вам это? Чтобы я была женой Боба?

— Мы считаем этот брак целесообразным для вашей будущей работы. Вы приобретете английское гражданство…

Вера перестала слушать. Все это было частью бреда. И вдруг ей так остро захотелось оборвать происходящее, что она, перебивая объяснения Слуцкого, быстро и громко сказала:

— Да.

Он замолчал. Посмотрел на нее испытующе.

— Да, да, я согласна, — повторила Вера. — Я выйду за Трайла. Теперь я могу идти?

— Ступайте, — отрывисто произнес он.

Она встала и стремительным шагом вышла за дверь. В коридоре остановилась, отдышалась. Слуцкий слушал ее шаги, чуть улыбался. Он не хуже Веры понимал, что вся эта затея с Трайлом — полная бессмыслица, что английское гражданство можно получить любым другим способом, как легальным, так и нелегальным. Но у Веры оставалось слишком много «своего», такого, куда она не допускала ни руководство, ни своих мужчин, ни родственников. В идеале же каждый уголок человеческой души должен быть подконтролен Центру. Агент не имеет права сохранять эмоциональную самостоятельность. Слуцкий надеялся, что брак, заключенный по приказу Центра, уничтожит хотя бы часть Вериной независимости.

Но он не учел двух обстоятельств. Во-первых, Трайл намеревался уехать в Испанию, и его отправкой в интербригады ведали совсем иные люди, нежели Слуцкий. Несогласованность разных частей одного монстра увеличивала общий абсурд. Чаще всего это шло на пользу делу, но в случае с Верой и Трайлом несколько подтачивало общий замысел.

Второй фактор был еще более неприятен, нежели первый. И хуже всего было то, что Слуцкий о его существовании даже не подозревал. Любовь Веры к Болевичу оказалась сильнее любого абсурда, сильнее войн, шпионских игр, беготни за врагами по всей Европе. Более того, это чувство сделалось залогом ее внутренней независимости. Тем паче, что на него не покушались, ибо оно сохранялось в строжайшей тайне.

Вера сообщила Трайлу о своем согласии вечером того же дня. Шотландец пришел в восторг. Впрочем, сперва он даже не поверил. Долго хлопал густыми желтыми ресницами, рассматривал спокойное, чуть грустное лицо Веры. Она не выглядела счастливой и совершенно не казалась влюбленной. Но, зная Веру никогда нельзя сказать наверняка, для чего она скрывает чувства или, напротив, выставляет их напоказ.

Трайл недоверчиво спросил:

— Ты не шутишь?

— Какие уж тут шутки, Роберт, такими вещами не шутят… — Она вздохнула. — Жена не рукавица, с белой ручки не стряхнешь… Да и муж, честно говоря, тоже.

Она взяла его под руку. Они гуляли в парке, там, где встретились сразу после приезда Веры в Москву. Вокруг кипело все то же юное веселье, но почему-то сегодня оно воспринималось Верой как странная объемная кинокартина, которая обступала их со всех сторон, что не мешало происходящему быть плоским и нереальным.

— Нет, Роберт, я не шучу, — повторила Вера. — Я совершенно серьезна. Я все обдумала и поняла, что наш с тобой брак был бы идеален. Мы разделяем одни и те же убеждения, мы знаем друг о друге, наверное, все. Не будет никаких неприятных сюрпризов. И… ты хороший. — Она глубоко вздохнула, приподнялась на цыпочки, поцеловала веснушчатую, немного шершавую щеку. — Ты мне очень-очень нравишься…

Он повернулся к ней, сияя. На мгновение Веру уколола совесть. Она никогда не видела такого абсолютно счастливого человека. Ей было больно, потому что его счастье покоилось на лжи. И не в том заключалась ложь, что Трайл не нравился Вере и что Вера не намеревалась быть ему хорошей женой, а в том, что все это происходило с подачи Слуцкого. Темная тень постороннего человека все портила, она изначально убивала всякую возможность настоящего счастья. И, думая об этом, Вера как-то невпопад сказала:

— Только знаешь что, Боб… Давай у нас в спальне не будет портретов Ленина и Сталина, хорошо?

Он захохотал, прижал ее к себе медвежьей хваткой, потащил к аттракционам и, невзирая на протесты, прокатил на американских горках.

— Это специальные такие аттракционы, — пояснял он, когда Вера, визжа, обхватывала его руками на сумасшедших поворотах. — Чтобы слабые, испуганные девушки прижимались к сильным, уверенным в себе парням. Понимаешь? В этом смысл. И еще в экзотике. В Америке это — русские горки, в России — американские.