Александр Торопцев - Охрана

В комнате отдыха было привычно тихо. Он сел за стол, удивился: охранники раздобыли новый телефонный аппарат. Громко включился холодильник, зашелся крупной дрожью старый мотор. За окном, за железной оградой конторы сработала сигнализация у какой-то машины. Бакулин по-ученически положил руки на стол.

Он всеми силами сопротивлялся, не сдавался, дрался с мая за контору, даже своим бывшим шефам звонил, генералам. Но ничего не добился. Полный облом. После того, как он наотрез отказался взять объект рядом с Котляковским кладбищем, руководители ЧОПа перестали разговаривать с ним всерьез. Бакулин все лето искал подходы к людям, которые могли бы ему помочь. Нашел. Не помогли. В начале августа он остановился на запасном варианте, написал заявление о приеме на работу в одну из фирм, которая занималась вторсырьем, и ушел в отпуск, ничего и никому не сказав в ЧОПе о своих намерениях. Зачем засвечиваться понапрасну? А вдруг здесь все через месяц устаканится?

Первого сентября он вернулся из Украины, второго явился в ЧОП, третьего принял дела на новой работе, она была в основном звонковая (туда звони, сюда звони, может быть, что-нибудь и вызвонишь), прибыл в контору сдавать дела новому начальнику.

Так себе, вертлявый хвастливый парень на перепутье. Назначенье куда-то ждет, надеется. Работает набегами. Может быть, спецназовец. На вид крепкий. Может быть, собирает команду или отдыхает после очередной командировки. Все может быть. Конторой он заниматься не будет, это видно. Дисциплина на объекте уже снизилась. А без дисциплины служба – не служба, а самый настоящий бардак, спецназовец он или другой какой герой, не важно.

Опять зло дрогнул холодильник, отключился, уснул в своем холоде на несколько минут.

Дома, в хате отца, Бакулин на какое-то время забыл о конторе, обо всех московских делах. Но за несколько дней до отъезда эта тема вновь прочно осела в его мыслях. Кому он не угодил, насолил? Кому? Кто лишил его дополнительного приработка в 400 зеленых, то есть почти в 5000 долларов в год? Кто? Сумма приличная. Десять квадратных метров жилья пусть и не в очень престижном районе. Но ведь в Москве! Еще в апреле, дав предварительное согласие взять отдел бумаги во вторсырье, он выговорил себе условие хотя бы на пару лет: из ЧОПа не ухожу. Десять тысяч долларов ему не хватало для одного важного пенсионного дела. Он мечтал купить лично для своих целей (а не для сына) пенсионную однушку. Чтобы сдавать ее. Пять лет назад он задумал это важное дело. Пять лет кряду откладывал доллары в роскошный фотоальбом, который специально купил для этого. Чего только за эти годы не произошло в мире и в стране, в ЧОПе и в семье Бакулина. Но фотоальбом пополнялся им регулярно. И через два года он просто обязан был купить… почему однушку? Он уже мечтал о двушке-распашонке, потому что такие квартиры тоже хорошо можно было сдать. Он, между прочим, и клиентуру подыскивал, время зря не терял.

– Солдат спит – служба идет! – вдруг раздался где-то в небесах бравый голос нового начальника охраны объекта. Бакулин проснулся, поднял голову, увидел верткого парня с черными тонкими усами, заставил себя быстро подняться, сделать вид, что он совсем и не спал и даже не дремал, а думал о серьезных делах.

– Опаздываешь на службу! – Урезонил он своего преемника. – Здесь так нельзя.

– Здесь все можно, только осторожно. Как и везде. – У нового была своя философия.

Бакулину она не легла на душу. Он принялся было читать лекцию усатому, но тот куда-то явно торопился и не скрывал этого.

– Федор Иванович! Некогда мне. Давай акт подпишем и разбежимся. Мы же с тобой материально безответственные, так? А значит, делить нам с тобой нечего. Подпись твоя, подпись моя и полный вперед. Дел по горло. С личным составом я уже познакомился. Есть хорошие ребята. Одного-двух сменю. Все, спасибо! Я побежал. Будь здоров, Федор Иванович!

– Всего доброго!

Бакулин остался один. Уже не на своем рабочем месте, никому здесь не нужный, и себе не нужный, и своему пенсионному альбому.

Шипилов и Касьминов, попрощавшись с ним, загадочно переглянулись: неужели не поставит отходную, неужели зажмет? Начальник называется.

Не поставил. Зажал. Убежал по-тихому. Даже словом не обмолвился. Я, мол, позже загляну. А вроде бы и не жадный человек. Ну да бог с ним. Бакулин с конторы, охранникам легче. Новый начальник хоть глаза не мозолит да не трезвонит целыми днями по телефону в комнате отдыха. Это же не телефонный узел. Есть где отдохнуть теперь. Хочется же раз в три часа оторваться от ворот и холла, чайку попить спокойно, бросить кости на диван, позвонить кому-нибудь. А этот сядет, как директор овощной базы за стол, и давай названивать. Куда он только не звонил, с кем не болтал. Заболтался вконец, достал всех охранников. Пусть теперь вторсырьем командует и там всех достает своей дисциплиной и звонками.

Молодой ушел пить чай. Касьминов благодушно спросил Шипилова:

– Ты точно задумал уходить? Вроде бы слух пошел, что до сорока пяти трогать не будут. Может, лучше здесь кантоваться?

– Уйду. Надоело. Сам посуди. Мне сорок три. Через два года отсюда выкинут, если не раньше, и куда мне потом? Стройку охранять или рынок? Так и туда могут не взять. Офицеров-то с каждым годом все больше на гражданке. Так и придется всю оставшуюся жизнь свой огород охранять. Я же прекрасный специалист. Мне по своей специальности хочется работать. Такое предложение упускать нельзя.

– Там же оклад меньше, чем у нас.

– Зато стабильность. На семнадцать лет мне хватит. А то и на все двадцать пять.

Шипилов замолчал. В армии двадцать лет. В охране пять. На государственном престижном предприятии еще двадцать пять. Хороший послужной список для тобольского крестьянина, дед которого осваивал Восточную Сибирь по «путевке» Столыпина, освоил, однако, восьмерых сыновей родил до двадцать девятого года. Пятерых у него взяла война, шестой погиб в Маньчжурии, седьмой и восьмой живы и здоровы. В том числе и отец Михаила, самый младший сын деда.

Среди охранников он выделялся ростом, корявой лопатистостью, которая дается деревенским парням кузнечного покроя, вынужденным отрываться от родной земли. Оторвался Михаил Шипилов от земли, влюбился в радиодело. Плавали, знаем – могут вспомнить свою первую любовь пацаны 60–70-х годов XX века. Много в те времена было радиолюбителей, начинавших с детектора и радиохулиганства. Начинали-то многие из них примерно одинаково. Заканчивали по-разному. Некоторые из радиолюбителей превращались в обыкновенных хулиганов, а то и в злостное хулиганье, в бандюков местного масштаба, тихо и взаимно ненавидевших ментов и мусоров, особенно последних. Они лишали их сначала свободы общаться на радиоволнах с корешами в соседних районах, а затем и вовсе всякой свободы жить вольно и радостно, как сигналы их самоделок. Таких среди радиолюбителей было не так много. Гораздо больше было пацанов нормальных, законопослушных, как и все русские люди. После первого же ментовского погрома и родительской взбучки они превращались в обыкновенных любителей радиоэлектроники, попадали в армию, некоторые, впрочем, поступали в вузы, возвращались в родные края. Работали кто где, ремонтировали магнитофоны и телевизоры, радиоприемники и вертушки… уже без того внутреннего восторга, свойственного всем первовлюбленным. Их жены рожали по одному-два, от силы три ребенка, дети росли, спешили в счастливое компьютерное будущее, которое, по сути как способ жития и младохулиганства мало чем отличался от папиного прошлого, начинавшегося на радиолампах, а закончившегося микросхемами. Не у всех, впрочем, закончившегося.