Александр Торопцев - Охрана

Или, например, эти новые генеральные и замы, молодые, красивые, как молодая картошка на июньских рынках, родившиеся на родной земле, но вскормленные и взращенные в основном иностранной пищей, культурой, высшей школой, разве очень уж они захимичены, разве не думают они, набивая собственные карманы, о благе и спокойствии народа? Что же они совсем, что ли, того?

Прав ли отец со своей картофельной теорией? Прошин, честно отрабатывая смены в банке и в конторе, с трудом осваивался в Москве после отпуска, главным образом, из-за отсутствия денег, а не потому что заела его эта тема – новых русских генеральных. Шиканул он в отпуске, денег отцу отвалил больше, чем планировал из-за подорожания валенок и хлеба (он давно обещал ему валенки новые справить, справил – дорогие, черт их подрал, этих торгашей. В Москву вернулся, первым делом проверил доллары в шкафу. Нет-нет! Теще и дочери он доверял, хотя кто-то из них зачем-то аккуратно открывал конверт и, видимо, пересчитывал деньги. Прошин знал это наверняка. Его научили этой науке в органах. Более того, Сергей догадывался, что открывала, незапечатанный, впрочем, конверт, опытная рука, кое-что понимавшая в таких делах. Это недооткрытое открытие его веселило и печалило одновременно. Он радовался тому, что победил вскрывавшего, но грустил из-за того, что не мог в точности установить, кто же открыл конверт. Кто знал секреты, известные лишь сотрудникам отдела, в котором служил немало лет Прошин?

Вот загадка. Теща или дочь?

Несколько дней думал он над этим вопросом, даже о безденежье позабыл и о женщине, к которой он не мог пойти просто так, без бутылки сухого, бутылки водки, пары шоколадок и фруктов килограмма на полтора. Десятого сентября он чуть было не взорвался, не взрывной в принципе человек. В конторе вовремя не выдали зарплату. А он загодя позвонил женщине. Ну что это за безобразие, в конце концов! Это же хуже, чем страдать с похмелья от безденежья. Две пары он в августе отработал, десятое число пришло, женщина ждет, а зарплаты нет. Был бы он взрывным человеком, разнес бы все в пух и прах. А так – просто насупился, вид потерял, домой совсем грустный пришел, даже дочь заметила. Собираясь на работу, спросила:

– Пап, что случилось?

– Да так… – Был бы он нервный, такое бы ей наговорил, а тут только рукой махнул и сказал, натужно улыбаясь: – Устал я. Строители всю ночь грохотали, спать не давали. Пойду спать, осторожней на дорогах.

– Ладно. – Дочь, уже взрослая, в соку, с парнем каким-то в театр пару раз ходила, в кафе. Но вряд ли она могла догадываться о переживаниях отца. Тут двух походов в театр маловато будет. Тут жизнь прожить надо, да не одному, а вдвоем.

Ушел Сергей в комнату, лег в кровать, долго согревал ее, двуспальную, одинокую, и уснул, так и не взорвавшись, и, видимо, поэтому крепким сном спал он, расторможенным.

Проснулся в час дня, встал с постели и увидел на журнальном столике, под стаканом в подстаканнике, рядом с фотографией жены стодолларовую купюру и записку:

«Папа! Это тебе от меня подарок с моей первой большой зарплаты на твои личные мелкие расходы. Целую!»

И подпись. Почти мамина.

«Э-эх», встрепенулось все внутри у почти выспавшегося человека, дышать захотелось глубоко, о картошке старой июньской и молодой, тоже июньской, вмиг забылось. А что? Он тоже немало в жизни сделал. Дочь выучил. Помог ей (теща, правда, тоже руку приложила) хорошую работу найти, с перспективой и окладом в 500 долларов. Она и раньше в этой фирме подрабатывала, диплом там писала.

А может быть этот стольник в квартирный конверт уложить? Чтобы не менять его лишний раз? Или на следующей неделе к женщине съездить? Не горит, куда спешить? Квартира важнее.

Ну уж нет! На мелкие, так на мелкие. Тем более на личные, ясно написано. Тем более обещал. Надо вымыться, пообедать, постирать кое-что, в прачечную белье отнести, теще в стенке дырку просверлить да картину повесить, в магазин сходить, заодно позвонить – вдруг у нее какой-нибудь форс-мажор, брюки и рубашку погладить и полный вперед, нечего жмотничать, подумаешь – две-три сотни рублей! Зато человеком себя чувствовать будешь. А то – старая картошка, старая картошка! Совсем уже сбрендил.

Подъезжая осенним вечером к дому своей женщины на троллейбусе, Сергей Прошин почему-то вспомнил об открытом конверте и подумал: «Может быть, мне показалось? – Но тут же отругал себя: – Выбрось это из головы. Они все и без проверок знают. Ты же теще сам несколько раз говорил, что скоро однушку купишь! Зачем им твои конверты?»

Как зачем? Чтобы точно знать, сколько долларо-месяцев осталось им троим до покупки квартиры. Им троим. Важная теща не уважала беспородного, скромного зятя. Ей до сих пор видные художники картины дарят. Нет, он не страдал из-за этого. Жил, служил, любил ее дочь, свою дочь – ее внучку, привыкал к теще, примагничивался душой. Да и она, пожалуй, тоже. А теперь что? Купит себе квартиру, переедет, оставит ее с внучкой, которая всегда в бегах, в суматохе, в своих делах неотложных, и сиди одна дни и вечера напролет. Сергей хоть десять суток да дома. Все соседи знают, при мужике квартира. И то хорошо. А теперь что? Ну, когда он квартиру купит?

Прошин вышел из троллейбуса с портфелем в руках и направился к близстоящему дому, в пятый подъезд, позабыв обо всем суматошном, даже о том, что сегодня он не в меру расщедрился «на личные мелкие расходы». А зачем об этом постоянно думать да переживать, если написано было четко и ясно: на мелкие личные расходы. С ума сойдешь от таких дум.

А у молодой картошки, если уж честно говорить, есть еще один минус. Кожура у нее больно хлипкая, не хранится долго, гниет. Купил и сразу в кастрюлю, а если пюре тебе надоело, то можно и на сковородку соломкой или кружочками, кому как нравится. Но лучше варить, конечно. Это очень большой минус молодой картошки для русского человека, который издревле жил «про запас» и по-другому жить не собирается, в каких бы Оксфордах не обучали его будущих руководителей. Так что напрасно они пыжатся да молодой свой лоск на показ выставляют. Время на Руси имеет свои тактико-технические данные. Время еще покажет, кто нужнее стране и народу, подумал майор запаса, отставленный Россией «про запас» (а вдруг да пригодится) и сброшенный ею же на сохранность в охрану. Вошел он в подъезд, пешком поднялся на третий этаж, где в дверях знакомой квартиры уже стояла его женщина: халатик шелковый на ней чуть выше колен, высокая прическа, волнующая грудь и мягкие, мягкие руки, умелые руки, не сильные, как у некоторых, например, у той же Андреевой, а именно умелые.

Она пропустила его в прихожую, мягко щелкнула дверью и заспешила, не то чтобы отвыкнув от мужика, всего-то месяц Сергея здесь не было, да и не сошелся клином свет на нем, но соскучившись по скромному Прошину. И ему, вот что их объединяло, кроме всего прочего, ее ласка азартная, слегка яростная, была явно не в тягость.

Читать дальше