Александр Торопцев - Охрана

Целыми днями маялась она дома. Маялась до тех пор, пока однажды ей не позвонила новая знакомая, Ирина Николаевна, Ирина, «англичанка», почти соседка. Они познакомились как-то на бульваре. Детское знакомство. У Ирины сыну Владику семь лет. У Марины сыну Валюшке – меньше годика. Побродили по дорожке вслед за детской коляской и Владиком, топающим вразвалочку рядом с коляской, поговорили. Ирина была лет на семь старше, но эта разница почти не чувствовалась внешне. Зато жизненный опыт и связи новой знакомой были для Марины как раз тем, чего ей не хватало для полного счастья. Из-за чего она, дочь потомственных учителей, и гоняла своего мужа по гостям да ресторанам.

Испытывая вакуум в свободном общении, Ирина сама выбрала Марину себе в подруги и не ошиблась. Свободы у Марины не было никакой даже в перспективе. Работа в институте, институтские же праздники, юбилеи, поездки со студентами в подшефные совхозы, в спортивный лагерь, другие мероприятия, – все это была одна лишь работа. Она надоедала. Накапливалась усталость. Ее нечем было снять, развеять напряжение. Любовников она, конечно же, имела. А как же без этого. Но не институтских и не много. «Хорошего – в меру», – говорила она себе, принимала по звонку приглашение, ходила в театр, возвращалась с гостем домой, славно проводила время, звонила сыну, матери, отцу, ложилась, брала в руки томик Гете в готическом подлиннике… Однообразная какая-то жизнь. Сухая. Без эмоциональных всплесков, без того чувства, которое испытывает человек, поговорив со старым знакомым, оказав ему какую-то безвозмездную помощь… У Ирины ничего этого не было. И долгое время она даже не подозревала, что ей чего-то не хватает, что ей не хватает общения, обыкновенного бабского разговора.

Да, у нее было много приятелей на папиной генеральской даче, только появись там, одними воспоминаниями заговорят, неделя пролетит, не заметишь. Насмеешься, нарадуешься. А домой вернешься – пустота. Потому что детство у них было общим, а жизнь у каждого своя, а где-то посредине между детством и жизнью остались навеки вечные дачи, дачные воспоминания. Все москвичи. У всех телефоны, у кого-то по два. И ни одного звонка. Разве что перед очередным Новым годом.

У Марины тоже были дача со смешными дачными воспоминаниями, впечатлениями и номера телефонов в записной книжке, и своя жизнь, которая не очень-то гармонировала с жизнью тех, кому она иной раз позванивала, все реже впрочем.

Они понравились друг другу в тот день знакомства. Ирина, свободная женщина, познакомила тяготеющую к свободе Марину с начальником отдела солидной конторы, богатейшей организации. Высокий, худой, светловолосый, он когда-то в быстром режиме овладел немецким языком, занимаясь с Ириной по три-четыре часа в день в течение трех месяцев. И такой же бурной была у них любовь. Она продолжалась больше года. Потом свободная женщина сказала в те годы еще заместителю начальника отдела, что семью его она разрушать не станет, что пора заканчивать этот «немецкоязычный» роман. Ирина говорила простые слова, несильные. Любой сильно влюбленный мужчина мог опровергнуть их. Но каким тоном все это было сказано! Какой строгой, твердой выглядела сидевшая в старом вольтеровском кресле Ирина! Нет, сказала она, нам даже изредка не нужно встречаться. Потому что я этого не хочу. Они расстались. Он ушел озабоченный. Такую женственную куколку терять не хочется ни одному нормальному мужику. Да с такой удобной квартирой в пяти минутах быстрой ходьбы от метро в самом центре города, да в пятнадцати минутах езды от конторы даже в часы пик. Как ему было обидно в тот вечер!

Ирина умела держать в своих руках свою свободу.

– Я же сказала, что между нами все кончено, – строго ответила она ему пару раз по телефону, и он вскоре остыл, стал начальником отдела, съездил в важную загранкомандировку, оправдал надежду руководства, порадовал подарками жену и детей. Ирине позвонил, не сдержался. Ответ был тот же.

И вдруг она сама позвонила ему на работу. Приезжай, говорит, когда сможешь. Хоть сегодня вечером. У меня для тебя есть подарок. Так прямо и сказала. И у меня, ответил он, не догадываясь, в чем тут дело. Положив трубку, ощущая легкую приятную дрожь в руке, в теле, которое, казалось, готово было летать в небольшом для полетов кабинете, он побегал по коридорам конторы, показался на глаза руководству, зашел к главбуху, потрепался минут пять с главным экономистом, пошутил с уборщицей, вернулся в кабинет, долго шуршал бумагами и вышел оттуда деловой – ну спасу нет, с глазами серьезными, глубоко посаженными, внимательными и бдительными. Работа у него и впрямь ответственная.

Подарок он оценил сразу. Даже не успел обидеться на выходку Ирины, забыв о ее нравоучительном последнем слове. Марина выглядела свежее, сочнее, наивнее, глупее. И это ему нравилось. Что-то мальвинное, беззаботное и в то же время с коваринкой, с упряминкой было в ней. Ему всегда нравились женщины мальвинного образа. Больше года он наслаждался ею, забот не зная, не говоря уже о горе. Она ему так понравилась, что он ни разу не обозвался, не назвал ее Ириной в пылу страстей. Даже когда крепко поддатый был. А это, между прочим, кое-что значит. Ирину-то он одно время крепко любил. Для него были сильным ударом ее последние слова. Но Марина, ах Марина, ах Мальвиночка повзрослевшая и родившая от какого-то Карабаса с кандидатским дипломом мальчугана, может быть, будущего Буратино, – ах как ей все это было на пользу, и ему на пользу все это ее мальвинное, повзрослевшее.

А спустя год она ему сказала так же прямо, строго, как Ирина, но совсем о другом:

– Я собираюсь отдавать сынишку в детский сад. Ему уже три года.

– Но зачем?! – удивился он. – У него же бабушки и небедный отец.

– Отец у него не такой уж и богатый. Докторант несчастный. А мне нужны деньги.

– Сколько? Я тебе дам!

– Я не об этом. Спасибо, дорогой. Но мне нужна хорошая, стабильная работа. Ты не поможешь мне?

Вопрос застал начальника отдела врасплох. Но он быстро собрался, как на важных переговорах, и спросил, чтобы оттянуть время для окончательного ответа:

– А что ты умеешь? Какое у тебя образование?

– Ничего себе! – она удивилась, не поняв его уловки. – Тринадцать месяцев и три дня знакомы, даже очень тесно знакомы, я тебе столько раз говорила о том, что закончила МАДИ, но делать ничего не умею. Ты не можешь – скажи прямо. Зачем финтить?

– Язык знаешь?

– С Ириной английским занималась. Подтяну, если надо будет, – Мальвина сделала совсем уж грустное личико. – В детстве в художественную школу ходила, в музыкалку. Как и все, – говорила она в потолок, лежа на кровати и положив ногу на ногу.

– Когда сына поведешь в детский сад?

Читать дальше