Александр Торопцев - Охрана

– Нет таких крепостей, Сергей, – сказал командир роты. – Шанс поступить в военное училище у тебя есть. И неплохой. Было бы желание.

– Желание есть, товарищ майор, скрывать не буду. Говорю прямо.

– Хорошо, мне надо в штаб. – Командир роты встал и уже на выходе из ленкомнаты невесело вздохнул: – Поступить ты поступишь. И офицером будешь. Но как бы прямота твоя тебе же и не помешала.

В тот год Семенов поступил в военное училище, через две недели после начала учебы был назначен старшиной роты, написал доброе письмо своему бывшему командиру, и потянулись трудные для него годы курсантские. Очень трудные.

И дело тут было не в учебе. В отличниках он не ходил, поскольку экзамены сдавал с трудом. Зато в роте у него был всегда идеальный порядок. Пять лет учебы рота была лучшей в училище. Но не было у него в роте и в училище ни одного друга, даже приятеля, с кем можно было сходить в увольнение.

Сергей этому обстоятельству в те годы особого значения не придавал. Некогда было слюни распускать. Да перед ребятами-однокурсниками лебезить. Я же ваш, такой же как и вы! Почему вы от меня сторонкой все да сторонкой? Я же за вас горой. Нет уж. В друзья и собутыльники он ни к кому не набивался. Еще чего. А уж что положено согласно уставу, то и положено, будьте добры исполняйте.

«Ох, и долдонище же ты был! – вспоминал полковник Касьминов, слушая исповедь хозяина о своем житье-бытье. – Как же мы тебя все не любили! Нет, ненависти у нас не было, точно помню. Была нелюбовь. Удивительно! Ведь за все пять лет учебы ты никому из нас ничего не сделал плохого. Больше того, сколько раз за нас горой стоял, упрашивал командира рота, замполита. Что за человек? Почему мы не воспринимали тебя за нашего, за курсанта?»

Удивительно было не то, как относились к Семенову курсанты, а то, что полковник Касьминов сидел сейчас у него на кухне, вел с ним дружескую беседу под бутылочку «Гжелки» и задавал сам себе этот вопрос, который, надо сказать, томил душу курсанта-старшины, а затем и офицера Семенова и на который сибиряк ответил себе самому только здесь, в кирпичной «двушке» отдаленного подмосковного города три года назад. Прямо ответил, по-сибирски, и зло – как человек, которому уже нечего терять, и гордо, потому что ответ не только успокоил его и объяснил ему многое, о чем думает каждый смирившийся неудачник, но и вдохновил бывшего подполковника.

– Три года назад я сюда зарулил. Выходное пособие плюс братья помогли. Квартиру купил, обстановка, сам видишь, старая. Но изощряться не стал. Девчонок – одной шестнадцать, другой семнадцать – одел и, хочешь верь, хочешь нет, отцовский наказ им дал: «Марш на танцы, ищите женихов, выходите скорее замуж, рожайте детей, занимайтесь своим бабьим делом, на хрена вам сдалась эта учеба!»

– Так прямо и сказал? – полковник Касьминов оживился.

– Во-во! И ты туда же! Институт, аспирантура, тонны книг и ноль жизни. Это же чума двадцатого века. Всем нужно академиками стать. А жизнь? У меня отец четверых детей настрогал и все печалился, до конца дней своих вздыхал: «Эх, мне бы дочек три-четыре штуки, однако! У отца-то, деда вашего, ровно по пять сыновей и девчонок было. А я не сподобился».

– Времена были другие, – качнул головой Касьминов. – А капуста у тебя великолепная.

Ему хотелось сменить тему разговора, у него дочь готовилась в университет поступать, столько хлопот и затрат!

– Эту песню я и сам пел и дочерей чему только не учил. В музыкалку они терпеливо ходили, какие только кружки не посещали, – Семенов был упрям. – Но вдруг меня словно током дернуло. Зачем, думаю, им все это нужно? До тридцати лет учиться, а потом всю жизнь над книгами корпеть. Нет, говорю, марш на танцы, это, говорю, вам мой отцовский наказ.

– Да ты что, так прямо и сказал?

– А ты думаешь, почему мне сейчас так хорошо? – Семенов шутки не любил, но трудно было поверить, что он не шутит, строгий мужик, сибиряк, одно слово. – Они, конечно, рады-радешеньки, чуть пианино не продали. Короче говоря, старшая сразу после выпускного бала, недели две прошло, заявляется домой со своим… ну тогда-то я думал хахалем, а оказалось суженым. И еще в дверях сразу мне: «Пап, я твой приказ выполнила, свадьба будет десятого августа. В кафе у станции». Скажу тебе честно, я даже опешил. А жена за валидолом на кухню. А этот бугай в розовом пиджаке, сам еще молоденький, улыбается: «Вы, – говорит, – не волнуйтесь, расходы мы берем на себя. Мы же понимаем, что у вас из-за дальнего переезда, ну и вообще с деньгами временная напряженка». Как будто меня в этот момент деньги интересовали. А дочь ему в тон: «Пап, мы так и будем в коридоре стоять, или ты дашь команду проходить в квартиру?» А он уже в большой комнате, не разуваясь, между прочим, все так же улыбаясь, говорит: «Да вы не волнуйтесь, мы же любим друг друга. А это главное. Все остальное мы берем на себя», – и на мой письменный стол выкладывает из пакета коньяк, шампанское, конфеты, торт, еще какую-то ерунду. А я все еще в тумане: «А кто – мы? И вообще, дочь, ты бы нас хоть представила друг другу!» – «Я вас знаю, Сергей Иванович! Вы в нашем спортзале гиревиками и самбистами занимаетесь. Меня зовут Владимир. А „мы“ – это наша фирма „Подмост“, то есть подмосковный товар. Я заместитель генерального директора». Руку мне крепко пожал, по-мужски. «То-то, – я ему в ответ, – лицо мне твое знакомо. – И дочери: – Ступай, говорю, мать успокой. И сюда ее зови». Вот так старшую дочь я и выдал замуж.

– И хорошо живут?

– По-разному, как и положено, как и мы все жили. Но, главное, она такого внука мне родила, Сереньку, не нарадуюсь, честное слово. И еще одного готовится родить.

– А младшая?

– Та после школы целый год парней мучила и нас с матерью. Но все-таки нашла себе мужика.

– Тоже бизнесмена?

– Хуже! Преподавателя какого-то блатного института, кандидата наук. Он старше ее на десять лет. Где она его подцепила, ума не приложу. Но живут они, тьфу-тьфу не сглазить, душа в душу. Как лебеди. Дочка у них родилась, для начала тоже неплохо. Красотка будет! Эх, давай за наших всех выпьем, пусть им будет так же хорошо, как мне сейчас!

– Давай! Но это последняя. Мне завтра ехать.

«Однако. Расслабься. Все будет, как надо». Курсантский набор. Сибиряк, шкаф, кувалдометр, гиря есть, ума не надо – какие только прозвища не придумывали курсанты своему старшине. Некоторые завидовали, чего греха таить. Но зависть свою держали в себе. До поры, до времени. Время это наступило не скоро.

После окончания училища служба у Семенова не заладилась, хотя в первые пять лет он этим не тяготился, вспоминая, как тяжело по ступеням карьеры шел великий Суворов, и надеялся, что фортуна улыбнется-таки ему. Семенову она не улыбалась. Еще пять лет прошло. Он упрямо верил в свою удачу, оставался самим собой.