Пелам Вудхаус - Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник)

Теперь Фредди мог бы встать, и встал, и кинулся бы на субъекта, но тот по случайности был корпулентен.

— Вы оскорбляете даму! — сказал он.

— Э?

— Не кричите, — продолжил Фредди, высокомерно глядя на субъекта, — не финтите. Вы оскорбляете даму и, что хуже, в шляпе. Снимите ее!

Субъект смотрел на него. Видимо, он хотел сообщить, что сыщики шляп не снимают, но Фредди, на мой взгляд — зря, ловко дал ему в правый глаз.

После этого, по его словам, все пошло кувырком. Вроде бы поступил правильно, а глядь — ты в камере, и одно твое ухо обрело размеры некрупной цветной капусты. Прибавьте синяки под глазами и шум в голове.

Когда он вручил наутро клерку 50 долларов, вышел на улицу и купил газету, он увидел, что вчерашние события занимают полстраницы в том самом органе, который читает лорд Бодшем за кофе и яичницей.

Как видите, он до того растерялся, что забыл выдумать псевдоним. Мало того, он назвал свое второе имя, «Фотерингей»; но мы его не осудим.

Тем все и кончилось. Резонно или нет, Фредди решил не ждать реакции. Он отплыл вечером, не потрудившись узнать, что думают о происшествии Бодшем и Мэвис. Чуткий человек, этот Фредди. С него хватало догадок.

Теперь он здесь, в Англии, достаточно скорбный и суровый. Сегодня утром он говорил не очень приятные вещи о женщинах.

Мне известно, что уже в Саутхемтоне необычайно хорошенькая девушка уронила сумочку в воду. А Фредди сложил руки и мрачно уставился вдаль. По его словам, девы в беде должны искать других рыцарей, ибо с него хватит.

© Перевод. Н.Л. Трауберг, наследники, 2011.

Ежегодный концерт клуба «Трутни» только что кончился, и небольшая группа, собравшаяся напоследок в баре, признала, что жемчужиной программы был шестой номер, конкретней — комический диалог Сирила Фотерингей-Фиппса, именуемого Чайник, и Реджинальда Твистлтона-Твистлтона, alias Мартышки. Сирил с рыжей бородой и Реджинальд в прекрасных зеленых баках играли бесподобно. Их блистательные реплики поистине очаровали публику.

— И что странно, — сказал один Трутень, — они лучше, чем в прошлом году. Как-то глубже.

Другой Трутень умудренно кивнул.

— Да, я тоже это заметил, — сказал он. — Но есть причина. Недавно они прошли через испытания, преобразившие их душу. Правда, из-за тех же испытаний номер мог сорваться. Известно ли вам, что они чуть не отказались выступать?

— Быть не может!

— Может. У них испортились отношения, а могли и вообще рухнуть. Одно время они почти не разговаривали.

Слушатели усомнились. Они напомнили, что эта дружба вошла в поговорку. Образованный Трутень сравнил Ч. и М., ну, с этими самыми, как их.

— Однако, — возразил главный Трутень, — я говорю чистую правду. Две недели назад если бы Чайник сказал Мартышке: «С какой это дамой я тебя видел?» — тот не ответил бы: «Это не дама, а моя жена». Он просто поднял бы брови и отвернулся.

Конечно (продолжал Трутень), поссорились они из-за женщины, некоей Анджелики Бриско, дочери преподобного П.П. Бриско, пасшего души в Мейден Эгсфорд (Сомерсетшир). Расположена деревушка в десяти — двенадцати милях от морского курорта Бридмут, где в магазине Торпа и Уиджера неразлучные друзья увидели прекрасную даму.

Поехали они в Бридмут отчасти ради гольфа, отчасти — ради отрешения от суеты, необходимого при подготовке диалога. Тем утром, о котором я веду речь, они зашли к Торпу и Уиджери, чтобы купить то и се, и там увидели девушку неслыханной красоты, которая только что заплатила за пять фунтов бекона. Пока они стояли и смотрели, она сказала приказчику:

— Ну вот. Пошлите, пожалуйста, в Мейден Эгсфорд, дом викария, мисс Анджелике Бриско.

И ушла; а Чайник с Мартышкой, словно опаленные молнией, нервно купили сардин, а также кусок хорошего масла. Потом они притихли, а после обеда Мартышка сказал Чайнику:

— Вот что, Чайник…

А Чайник сказал:

— Да?

— Вот что, — продолжил Мартышка, — ты уж прости, но мне надо съездить в Лондон денька на два. Дела, понимаешь! Ничего, что я тебя брошу?

Чайник с трудом скрыл радость. Увидев эту девушку, он сразу понял, что надо заехать в Мейден Эгсфорд, и гадал, куда же деть тело, то есть Мартышку.

— Ну что ты! — сказал он.

— Вернусь, как только смогу.

— Не торопись, — сердечно сказал Чайник. — Диалогу это пойдет на пользу. Любой актер знает, что хуже всего — слишком много репетировать. В общем, не торопись.

Наутро (конкретней — в субботу) Мартышка сел в поезд, а попозже Чайник, собрав вещички, перебрался в Мейден Эгсфорд, где поселился в «Гусе и кузнечике». Устроившись в номере, он пошел в бар освежиться, и его влюбленный взор тут же различил Мартышку, беседующего с девицей, продающей напитки.

Оба не столько удивились, сколько смутились.

— Привет! — сказал Чайник.

— Привет! — сказал и Мартышка.

— Значит, ты здесь?

— Да. И ты здесь?

— Да.

Они немного помолчали.

— Не поехал в Лондон? — спросил Чайник.

— Нет, — ответил Мартышка.

— Ы… — сказал Чайник.

— А ты не в Бридмуте?

— Нет.

— Ы…

Они помолчали снова.

— Сюда приехал? — спросил Мартышка.

— Да (Чайник). И ты, я смотрю, тоже.

— Да. Какое совпадение!

— Чудеса.

— Ну, ваше здоровье.

— Пип-пип!

Чайник осушил бокал по возможности браво, но душа его скорбела. Он мог помножить два на два и понимал, что Мартышку привела сюда любовь. Это было неприятно. Позже он говорил мне, что именно тогда подумал, не сбежать ли, махнув рукой на диалог. Какие диалоги, какие остроты с таким низким изменником?

Беседа не шла, и Мартышка, суховато извинившись, отправился наверх. Чайник слушал отчет девицы о том, как действуют огурцы на ее желудок, когда появился молодой человек в костюме для гольфа и галстуке их школы.

Ну, сами знаете, что бывает, если ты увидишь былого собрата среди незнакомых. Вы кидаетесь к нему раньше, чем он поймет, в чем дело. Именно так собирался поступить и Чайник, когда бармен сказал:

— Здравствуйте, мистер Бриско.

Пораженный Чайник переспросил нервным шепотом:

— Бриско?

— Да, сэр.

— Из дома, где викарий?

— Да, сэр.

Чайник затрясся, как желе. Ее брат — его соученик! Есть ли связь сильнее школы? Да он и ему вроде брата.

Чайник прямо направился к столику, где сидел новоприбывший.

— Вижу, у вас галстук… — начал он.

Бриско нервно дернулся, но понял, что выхода нет, и слабо улыбнулся.

— Джину? — предположил он.

— Да я уже пью, — ответил Чайник. — Можно, я к вам переберусь? Это же чудеса! Добрая старая школа!

— О да…

— Кажется, я учился позже класса на два, — предположил Чайник, поскольку Бриско был немолод, лет двадцати восьми. — Моя фамилия Фотерингей-Фиппс. А вы Бриско, да?