Инго Шульце - Адам и Эвелин

— Я думала, он сам эмигрировал.

— Он сидел в тюрьме, в Баутцене, почти год. Для него мы — экономические беженцы, потому что сейчас, сейчас нужно бороться, а не тут отсиживаться. Адам на самом деле думает точно так же.

— А, ерунда, ничего у них не выйдет. Через пару недель там все будет, как раньше. Кренц или Хонеккер — абсолютно не важно.

— Да я тоже так говорю. Но Адаму все мерещится час икс, что он пропускает свой час икс.

— Что значит час икс? Если кто чего и добился, так это мы. Без нас бы там ничего не началось. — Катя помешала спагетти. — Ему просто нужно поскорее найти работу.

— Портные здесь не нужны, здесь все готовое покупают. Даже Гизела не хочет, чтобы он ей что-нибудь сшил, даже бесплатно, как бы в счет платы за квартиру. Не понимаю, почему здешние женщины ничего не хотят, что бы им по-настоящему шло, что хорошо бы на них сидело. Адам говорит, они уже вообще забыли, что такое индивидуальный пошив. И на его резюме тоже пока никто не ответил.

— Но они же повсюду ищут людей. Они даже в лагерях раздавали листовки, им требуются специалисты!

— Но не дамские портные.

— Почему, они тоже требуются.

— Видела бы ты его раньше. Он почти никогда не брал отпуск, он просто не мог сидеть и ничего не делать.

— И что?

— Для него это было не просто работой.

— Ты имеешь в виду, это больше как творчество?

— Женщины приходили к нему, и он делал их красивыми. А когда они становились красивыми, он их трахал.

— Это не сплетни?

— Я же его застала. Но мы с тобой это уже как-то обсуждали.

— Ты думаешь, ему тяжело без всех этих женщин?

— Если бы! Мы хоть и ссоримся постоянно, но он привязчив, как собачонка. Я смотрю на мужчин и спрашиваю себя, почему я с Адамом. Я думаю, я бы почти с каждым могла ужиться, если б он был не совсем уж противный.

— Если б все было так просто.

— Но почему именно Адам?

— Да ладно, Эви. Ты считаешь, ты для него слишком хороша?

— Да нет! Я не это имею в виду. А что Марек?

— Подожди пока. Я не знаю, что из этого выйдет. Плоские или глубокие тарелки?

Эвелин кивнула.

— Так плоские или глубокие?

— Да все равно. У некоторых мужчин такая манера говорить и жестикулировать, в них что-то такое есть, они какие-то живые, открытые. Мне такие нравятся. У них даже походка особенная. Мне достаточно увидеть, какая у человека походка, и я уже все о нем знаю, почти все.

— Это еще и вопрос везения.

— А тебе везло?

— Еще как! Сначала Адам, потом вы. Михаэль дал мне денег взаймы, чтобы я заплатила залог.

— Что? Ты сидела в тюрьме?

— В тюрьме?

— Ну, залог.

— Нет, нет, для хозяев квартиры. Три месячных оплаты вперед, на случай, если что-нибудь чинить придется.

— Три месячных оплаты? Они с ума сошли?!

— Да ладно, все у вас получится. В крайнем случае попросишь у Михаэля, Адаму же не обязательно об этом знать.

— Адам думает, что Михаэль — офицер или что-то типа того. Он говорит, что видел его в Тростберге.

— Как это офицер? Я же жила у него.

— До лагеря?

— У него там был один знакомый, и тот все так устроил, что мне даже не нужно было жить в лагере. Я там только бланки заполнила. Передашь мне горгонзолу?

— Целиком весь кусок?

— Да. — Катя положила сыр на сковородку. — Михаэль всю дорогу только о тебе и говорил. Все время начинал по новой.

— Он сердился?

— Он просто не мог понять. Я ему говорила: разворачивайся. Но он уперся.

— Если б он дал мне чуть больше времени.

— Ты жалеешь?

— Не знаю.

— Эй, Эви. Ты что, плачешь? — Катя сняла кастрюлю с плиты и слила воду. — Что случилось? Ты жалеешь?

— Мне нужно тебе кое-что сказать.

— Ой-ой-ой, выкладывай. Что такое? Ну, говори же!

— Я беременна.

— Ох ты, Боже мой, Эви!

Катя уставилась на нее, держа двумя руками дуршлаг со спагетти.

— Я знаю, большую глупость сложно было сделать.

— Да, это ж надо было. От Михаэля?

— Не знаю, может, да, а может, и нет.

— Ты не можешь это выяснить?

— А как?

— А Адам?

— Тоже возможно.

— Он что-нибудь знает?

— Нет.

— Ты хочешь сохранить ребенка?

— Я не знаю. Здесь с этим как у нас?

— Понятия не имею, наверное, да. В худшем случае придумаешь что-нибудь.

Катя вытряхнула спагетти на сковородку с горгонзолой. Потом она обошла вокруг стола и обняла Эвелин.

— Знакомый запах, — сказала Эвелин, — у меня тоже такие были.

— Михаэль подарил?

— Хм.

— Разочарована?

— Ты ведь тоже, разве нет?

— Да ладно, он просто хотел сделать приятное. Расскажи Адаму, может, он тогда оживится. Он же всегда хотел ребенка. Извини, мне нужно помешать.

Катя вернулась к плите.

— Дай, пожалуйста, грушу. Ты меня просто наповал сразила. Я думала, ты сейчас расскажешь про Штази или что-нибудь такое.

— Ну спасибо.

— Ты об этом так сообщила. Кто же подумает про беременность?

— Просто когда не с кем поговорить, тогда тебя может вдруг неожиданно прорвать.

— Мне это знакомо.

— Все готово? — Эвелин показала на сковородку.

— Да, ты только передай мне грушу. Ты голодная?

— Нет.

— Давай, — сказала Катя, — попробуем хотя бы. Или может, ты хочешь грушу, хотя бы кусочек груши?

— Да, кусочек груши.

Катя выключила газ. Пока она разрезала грушу на четвертинки, Эвелин достала из сумки маленький пакетик.

— Вот, это тебе, — сказала она.

Катя посмотрела на нее, немного помедлила, затем взяла у Эвелин из рук подарок, оторвала скотч и развернула салфетку.

— Как — мне?

— У меня тоже такое.

Эвелин показала ей свою правую руку, на которой было надето красно-рубиновое кольцо.

— Эви…

— Мы же подруги, почти что сестры, правда? — Эвелин взяла кольцо. — Куда, на левую или на правую?

— Все равно.

— Вот видишь, подошло.

— Ты с ума сошла, просто с ума сошла, — сказала Катя.

Потом они сели за стол напротив друг друга и стали есть грушу.

Эвелин вышла в Айхенау из последнего вагона электрички и пошла к выходу. Вдруг кто-то схватил ее за руку, она в испуге обернулась:

— Адам! Что-то случилось?

— Ты же хотела вернуться к обеду.

— Я сказала, что не знаю, когда вернусь. Как ты замерз!

Эвелин сняла с шеи шарф и повязала его Адаму под подбородком.

— Я хотел тебя пригласить, — сказал Адам, — на обед. Ты уже поела?

— У нас был поздний завтрак.

— Долго же вы завтракали.

— Тебе уже лучше?

— Когда я на улице, да. Я был у врача, мне дали больничный.

— А что у тебя?

— Так, ничего особенного, «синдром переселенца», «затрудненная адаптация», такое бывает, врач сказал, я даже буду больше денег получать. — Адам попытался взять Эвелин за руку. — Я же не делаю ничего плохого, я еще никогда не сидел на больничном. Это впервые. Это же ничего не меняет, просто денег чуть побольше. А что, не надо было этого делать? Ведь это же правда. В каком-то смысле это правда. А ты, как у тебя все прошло?