Валентин Черных - Рецепт колдуньи. Сборник

— У одной моей пациентки, врача-биохимика, были проблемы с деторождением. Она врач и мне не верила. Ученые верят только в свою науку. Я, конечно, провела над ней свои заговоры и еще дала рецепт: взять щенка, потому что любой детеныш вызывает резкую стимуляцию организма женщины. Сейчас у нее сын.

— Черт знает что! — сказал Павел. — Полная вроде ерунда, а начинаешь верить.

Он хотел верить, но я-то знала, от кого родился сын. Но случилось нечто странное. С того вечера я больше не видела Виктора и его собаку. Он не появлялся на пустыре. Я спрашивала о нем собачников. Его и щенка кавказской овчарки никто не помнил.

Я по-прежнему не верю ни в белую, ни в черную магию. Но когда у Павла возникли проблемы с его бизнесом, он спросил у меня:

— Может, съездить к колдунье?

— Поезжай, — согласилась я.

Марина Алексеевна, блондинка тридцати пяти лет, хотя и придерживалась диетической системы Шелтона, все-таки была чуть полнее, чем ей хотелось бы, то есть уже не соответствовала среднеевропейскому стандарту сорок шестого размера. Прошлой осенью она смирилась с этим, прикупила зимние вещи сорок восьмого размера, но сейчас начиналось лето.

Она успела сшить два сарафана, которые сейчас уже лежали в чемодане, примерила батник, когда-то великоватый, а сейчас в самую пору. Ехать решила в джинсах и в батнике, уже не модном в этом сезоне, но ехала она не одна, а Петрову она нравилась в любой одежде, а еще больше без одежды, как говорил он. Конечно, он был циничным человеком, мог так думать, говорить же об этом совсем не обязательно. Но переделывать Петрова уже поздно.

Роальдом Семеновичем она его никогда не называла, хотя он был старше ее на четырнадцать лет. Называть любовника по имени и отчеству — что-то в этом было от отношений ученицы и учителя, хотя начиналось это именно так. Петров работал в Полиграфмашстрое и преподавал в институте, где она училась на вечернем факультете. Он стал руководителем ее дипломного проекта и, естественно, был приглашен на банкет, который устроили теперь уже дипломированные инженеры-полиграфисты.

После банкета они поехали на метро: он выпил и оставил свою машину возле ресторана. Как потом выяснилось, она о его машине беспокоилась больше, чем он сам, и вообще он мало о чем беспокоился. На все случаи жизни у него были отлиты свои матрицы типа: «Может быть все», «На место павшего станут тысячи новых бойцов», «Зачем спешить именно на этот трамвай, ведь придет же следующий». В тот вечер он не спешил, его жена, биохимик-иммунолог, уехала в Женеву на международную конференцию.

Он проводил ее до дома, оригинальным он не был — спросил, не угостит ли она его чаем. Она согласилась. Они выпили чаю, и он остался у нее. Конечно, он ей нравился и она нравилась ему, в этом-то она научилась разбираться к своим тридцати четырем годам. Так и начался их роман, который длился уже около года. Иногда она решала, что пора эти отношения кончать, время подпирало, надо было серьезно думать о семье, рожать ребенка, но реальных кандидатов для замужества не было, и роман продолжался. Обычно они встречались раз в неделю. Конечно, этому способствовали не очень понятные для нее его отношения с женой. У каждого из них было свое дело, свой круг знакомых, и, по ее догадкам, ни он, ни жена не отчитывались друг перед другом, где они провели вечер, а судя по тому, как он тратил деньги, жена даже не контролировала его средства. Это ее больше всего занимало. В ее цехе все переплетчицы выдавали мужьям по два рубля на обед, сигареты и проезд. У Петрова иногда оказывались довольно большие суммы, он еще и писал статьи, и, когда она спросила, как он отчитывается перед женой, он ответил:

— Никак. Да она и зарабатывает больше меня.

К тому же он и жена имели каждый свою машину, даже по нынешним временам сплошной автомобилизации две машины на семью — если не распутство, то явная бессмысленность, учитывая цены на бензин, хотя и говорят, что бензин у нас самый дешевый в мире, но она-то умела считать: сто километров по Москве — не расстояние, а это четыре рубля.

— На такси все равно дороже, — отвечал Петров. — К тому же у нас с ней разные сферы. У нее клиника, медицинский институт, министерство, коллегии, у меня своя контора, тоже институт, издательства и так далее.

Она никогда не видела его жену и не хотела ее видеть. Может быть, жена была красивее ее, а уж умнее — это точно, все-таки доктор наук, медик; конечно, жена была старше ее, потому что их сын, закончив институт, работал за границей.

С Петровым проблем практически не было, кроме единственной: она не знала, как его называть. Друзья звали его Роликом, но у нее язык не поворачивался называть Роликом высокого, полного, седеющего мужчину, даже когда они оставались наедине. Вначале она называла его на «вы», потом на «ты». Она видела, что он хотя и понимал ее затруднения, может быть, даже посмеивался, но на помощь не приходил.

И она решила посоветоваться со старшей подругой, начальником печатного цеха, тоже незамужней, но к своим сорока пяти уже потерявшей надежду осуществить этот проект.

— А зови ты его по фамилии, — сказала подруга. — Просто Петровым. Когда зовешь по фамилии, в этом есть нечто приказывающее. Петров, закрой дверь! Петров, подай сумочку! При фамилии избегаешь фамильярности, в фамилии есть дистанция и уважение. Петров! Он ведь что-то значит в наших кругах. Моя дочь учится по его учебникам. Конечно, при фамилии уходит некоторая интимность, но зато есть подчеркивание своей молодости. Ты Марина, а он Петров. Зови по фамилии.

И она стала его называть просто Петровым. Сейчас она, собрав чемодан, взглянула на часы. В дверь позвонили. Она открыла. Петров был в приталенной рубашке и джинсах — молодежный все-таки стиль при его выпирающем животе, который был незаметен под пиджаком. Она было огорчилась, но постаралась успокоиться, не начинать же отпуск с огорчений. Она должна быть веселой, обаятельной, предупредительной и, может быть, даже нежной, если получится.

Они впервые выезжали отдыхать вместе. Она слышала, как другие женатые мужчины и замужние женщины вместе ездят отдыхать, но не очень в это, честно говоря, верила, ее отец и мать всегда отдыхали вместе. Она предложила Петрову поехать вместе, и он, посчитав, сказал:

— С двадцатого июня.

— А почему с двадцатого июня? — спросила она.

— Потому что с двадцатого июня жена у меня уезжает в Бразилию дней на двадцать.

Ее, конечно, покоробила эта циничная откровенность. Мог бы и не говорить про жену.

Петров оставил машину на стоянке в аэропорту.

Она бы, конечно, никогда не оставила. Если найдется умный вор, то он придет на стоянку, отметит машины наиболее запыленные, потом дня два понаблюдает и возьмет себе наиболее приглянувшуюся. А ему может приглянуться и машина Петрова. Машина-то, конечно, Петрова, но она ею пользовалась тоже, и к тому же ей не хотелось, чтобы Петров огорчался.