Ринат Валиуллин - Где валяются поцелуи

«Да, именно. Не хватает, — подумал я, — и много больше, чем рифмы в этом стихотворении».

Стихи всегда приходили внезапно, так же как и уходили. Только успевай записывать. У каждого слова свое имя, и каждое должно было иметь свое место, потому что одни на дух не переносили других, и нужно было следить, чтобы слова, чего доброго, не кинулись в перепалку или даже в драку. Объяснить порядок расположения, в котором они могли сосуществовать, было делом неблагодарным и авторским. Одно я знал точно: он должен был быть таковым, чтобы прийти на помощь читателю в нужное время. Когда никакие другие слова не действовали. Именно сейчас и именно этому человеку, именно этот порядок слов. Если одним он помогал выйти из депрессии, то другим — вернуться в себя, заставляя поверить и тех и других, что настоящая жизнь начинается именно с того места, где перестаешь на кого-то надеяться.

Чайник засвистел. Фортуна встала и сняла его с плиты, но заваривать ничего не стала. Снова уткнулась в книгу.

— Я не хочу, чтобы это читали мои знакомые и друзья, чтобы они потоптались в моей личной жизни, а потом ехидничали над тем, что я живу с ловеласом, который вынес всю свою похоть на публику и забавляется в оранжерее прекрасных женщин. Кем я буду чувствовать себя после этого? Жалким полевым цветком, что растет сам по себе и главной функцией которого является создавать тебе комфортные условия для творчества. Я не хочу, чтобы эта книга выходила в широкую печать. Если это случится, то мы с тобой расстанемся, — стояла Лучана в одном халате посреди комнаты и размахивала собственным лифчиком, не отдавая в себе в этом отчета.

Я все еще валялся в кровати, любуясь на любимую женщину:

— Похоже на гей-парад. Дай мне фотоаппарат, я хочу это заснять.

— Ничего я тебе больше не дам, даже не надейся! — запустила она в меня лифчик.

— Дался тебе этот роман, Лучана, — поймал я его зубами. — Подумаешь, книга. Я всего лишь попытался показать, какие мы есть на самом деле, — стал я внимательно разглядывать предмет.

— Помнишь, ты обещал мне никому не говорить, как я тебя люблю. Что ты мне ответил? Помнишь: «Не беспокойся, „как?“ людей мало интересует. Их больше волнует „кто?“ и „за что?“». Именно поэтому ты все написал от первого лица. Теперь всем будет понятно, кто кого и за что.

— Я так захотел.

— Когда уже и мне можно будет захотеть в этом доме.

— Разве я тебе мешаю?

— Да, теперь еще и книга твоя. Может, не стоит выставлять напоказ свою жизнь?

— Черт, я не могу и, главное, не хочу. Тем более что договор уже подписан.

— Вот, очередное подтверждение твоих слов. Всё и все должны крутиться вокруг тебя, — сняла она под халатом свои розовые трусики и тоже запулила в меня.

— Бред. Причем здесь книга. Людям надо, наконец, скинуть маски, оголить чувства. Разве они не заслуживают этого, разве они не хотят? — поймал я их руками и положил себе на лицо таким образом, что вырезы для ног образовали своеобразные розовые очки.

— Вот именно, что хотят и всегда будут хотеть. А ты рад стараться. Толпа, купаясь в лучах твоего же тщеславия, будет требовать от тебя этих зрелищ. Она сделает все возможное, чтобы получать удовольствие постоянно. В маске или без нее человек жаждет оргазмов. Просто в маске легче притвориться, если что-то пошло не так.

— А в розовых очках? — улыбался я ей сквозь белье.

«Все знакомства приводят в спальню, если идти до конца, если кто-нибудь не свернет… А я так и не собрала вещи», — снова подумала она о поездке.

Подошла к зеркалу, покривлялась немного извилинами, скинула с плеч бретельки. Бесконечно открытое платье хлынуло вниз и образовало на полу средиземное море. Она быстренько вышла из пучины. Собрала лазурь и положила в пакет. Потом приготовила еще пару пакетиков с тряпьем и упаковала все в одну сумку.

После недолгих сборов Фортуна уже лежала в кровати с книгой, вполне спокойная и довольная собой.

— Даже когда ты общаешься по телефону, я сразу понимаю, что на другом конце женщина. Все время одна и та же маска самовлюбленного ублюдка, который непременно хочет влюбить в себя весь слабый пол! Хочется тебя убить в этот момент.

— Не будь такой кровожадной, это же мелочи, ты же знаешь, что я люблю только тебя, — положил я трубку в тот момент, когда Лучана села мне на колени.

— Ну, видимо, тебе не хватает моей любви, ты же хочешь, чтобы тебя любили все.

— А ты моей смерти?

— Сейчас посмотрю в твои глаза и скажу, хочу ее или нет, — взяла она меня за волосы и повернула мою голову к себе.

— Ну давай, мой детектор лжи, — покорно стянув с себя искусственную физиономию, я влез спокойно своими в ее зрачки.

— Где ты научился так откровенно лгать?

— Там же, где ты так слепо верить.

— Ничего. Ничего у тебя с ними не было. Ты слишком хорошо понимаешь женщин, чтобы удовлетворять всех подряд, — отпустила она мою шевелюру.

— Я же тебе говорил, — снова напялил я самодовольную маску и глотнул свежую порцию воздуха.

— Но у них с тобой могло быть.

— Женщина никогда не признается в своей вине. Даже если ошиблась, как в данном случае, даже когда все факты налицо, — улыбнулся я и показал ладонью на свое.

— Миссия женщины — признаваться в любви. А это гораздо сложнее, — начала она играться с моим ухом.

— Возможно. Но ум-то должен быть тоже.

— Женщины всегда были мудрее мужчин, просто им некогда это доказывать, да и незачем. Им нужно рожать детей. Разве я не права?

— Ум женщины заключается в умении управлять своими глупостями.

Лучана приблизила свои губы к моему слуху и прошептала в самое ухо:

— Я знаю, в глубине души ты считаешь меня дурой. Мужчины всегда были такого мнения о женщинах, что бы они ни говорили. Возможно, так и есть: глупости — мое кредо, но ведь ум еще никого не сделал счастливым.

— Однако никто не мечтает быть идиотом, — ответил я гнусаво, закрыв себе пальцами нос.

— Я бы очень хотела быть сейчас безумной, безумно влюбленной.

— В жизни всегда есть место исключениям.

— Вот и найди его для меня.

Через несколько часов Фортуну разбудил будильник. «Не сон ли это был?» — «Да какой сон, дура!» — ссорились с утра в ее голове два полушария. Она взяла телефон и посмотрела на часы. Перевела еще на пятнадцать минут и закрыла глаза.

— Я вижу, вы влюблены, — спросил меня таможенник, стоя у пограничного столба среди зеленых березок. Рядом с ним показывал мне алый язык его верный пес. Хотя псом его трудно было назвать. Так, кусок собаки, который обычно таскают под мышкой дамы, чтобы не казаться одинокими.