Дэвид Бэддиэл - Время спать

— Миссис Хиндельбаум! — кричит бабушка. — Миссис Хиндельбаум!

Миссис Хиндельбаум — это еще более миниатюрное создание, чем моя Мутти, обладательница невозможно писклявого голоса и роскошных усов, за которые Сталин полжизни бы отдал. Эта добрая женщина уже мне улыбается, но бабушке это неважно.

— Миссис Хиндельбаум! Посмотрите, кто пришел! Габриель! Сын моей Айрин!

— Да-да, я знаю, — отвечает миссис Хиндельбаум. — Очень рада тебя видеть.

Они знакомы уже лет тридцать, но пусть меня черти заберут, если Мутти знает ее имя.

Миссис Хиндельбаум сидит на красном диване, обитом какой-то имитирующей бархат тканью. Перед диваном стоит кофейный столик, сделанный в античном стиле, на его стеклянной поверхности видны следы от чашек.

— Присаживайся, Габби. Хочешь чаю? — спрашивает бабушка.

Есть и пить в «Лив Дашем» я не могу. Это глупо, это предрассудки — ведь здесь очень чисто, — но сколько бы тут ни опрыскивали все вокруг освежителем воздуха, пробивается какой-то затхлый запах. Едва-едва пробивается.

— Нет, спасибо.

— Ну, — усаживается бабушка на диван рядом с миссис Хиндельбаум, — расскажи-ка нам о своей новой девушке. О Тине!

Я придвигаю оранжевый пластиковый стул.

— О Дине.

Бабушка озадаченно хмурится.

— Твоя мама точно сказала, что девушку зовут Тина.

Для бабушки она теперь будет Тиной. Если моя мама в чем-то уверена, то она как Папа Римский: родилась в Польше и не может ошибаться.

— Нет, честно, ее зовут Дина.

— Ладно, неважно, — соглашается она, явно уверенная в том, что я еще как-нибудь проговорюсь. — Мама сказала, что ты с ней уже два месяца встречаешься!

— He-то чтобы совсем два месяца…

— Надо было привести ее с собой! Я была бы очень рада с ней познакомиться!

Пытаюсь представить себе, как бы все это выглядело. Первое свидание: посещение стадиона, обернувшееся поездкой с механиком из автоклуба «Зеленый флаг». Второе свидание: посещение еврейского дома престарелых.

— Она еврейка? — спрашивает Мутти.

Я молчу. Потом делаю глупость:

— Да.

Замечательно. При случае поучу ее идишу. И скажу, что ее отец был эфиопским евреем — как же они называются?.. Ах да — фалаши.

Мутти так рада, что от счастья даже в ладоши хлопает:

— Ах, Габриель!

— Мутти, у нас все только начинается. Ничего особенного.

— Два месяца — и ничего особенного?

— Особенного — ничего.

Она глядит на миссис Хиндельбаум и пожимает плечами.

— Йося через два месяца мне предложение сделал.

Пожав плечами, она так их и не опускает, это все начинает напоминать мне финальный кадр из американской комедии положений, я даже готов в любой момент услышать музыкальную заставку «Шоу Евы Баумгарт». Моя бабушка — мастак по части пожимания плечами, хотя, если честно, весь ее репертуар состоит только из этого пожимания плечами, смысл которого сводится к вопросу: «Ну что тут поделаешь?».

— Это точно, Ева, но твой Йося всегда был таким, — замечает миссис Хиндельбаум. — Voreilig.

Бабушка кивает в ответ, печально улыбаясь.

— Импульсивным, — объясняет она мне.

Да уж, он был импульсивным во всем, кроме смерти. Я это хорошо помню: мой дедушка умирал какое-то невообразимо долгое время. Он все обдумывал, обмозговывал, все взвешивал и снова обдумывал, он перепробовал и рак, и сердечную недостаточность, и болезнь Альцгеймера, пока в итоге не остановился на тотальном разрушении организма. Слава богу, мы не католики, иначе вызванный для шестого, последнего, причастия священник выписал бы нам счет. В каком-то смысле, дедушка поступал некрасиво, потому что со смертью всегда так: ни о чем другом думать не получается; поэтому дедушку я помню вечно умирающим. Даже теперь, когда он мне снится, это не старый человек в белых одеждах, который сидит на облаке: он во вполне прямом смысле этого слова восстает из могилы, это стонущий зомби с сумасшедшим взглядом, у него полусгнившее тело, и, как и вся подобная нечисть, он просит о помощи.

— «Ребе Ошор Розенберг, раввин редбрижской синагоги, выступил сегодня с сенсационным заявлением. Начиная со следующего Шабата, все молитвы будут распеваться под сопровождение органа „Хаммонд“, на котором будет играть миссис Неста Майер, чье имя нам уже хорошо известно по работе над фильмом „Йентл, мальчик из Йешивы“, где она блестяще играла на пианино», — четко и ясно зачитывает бабушка.

Это она взяла номер «Еврейских новостей», который лежал на кофейном столике, и по обыкновению вслух прочитала отрывок из какой-то статьи. Мутти снимает очки — дужки их схвачены тесемкой, чтобы очки могли висеть на шее, — и они падают на ее чересчур полную грудь. Она поднимает глаза, снова пожимает плечами, на этот раз с легким оттенком радости, и кладет газету обратно.

— Как твоя бессонница, Габриель? Получается заснуть? — спрашивает миссис Хиндельбаум.

Бессонница — это одна из трех связанных со мной вещей, о которых помнит миссис Хиндельбаум. Еще она помнит о том, что я люблю «Киндер-сюрприз» (это уже не очень актуально) и что у меня обязательно все получилось бы лучше, если бы только я готовился усерднее.

— Не особенно, миссис Хиндельбаум. Но спасибо, что спросили.

Она кладет узловатый из-за артрита указательный палец на свои сероватые губы и молчит, будто собираясь сказать что-то важное.

— А ты пробовал принимать «Калмс»?

Я взял себе за правило быть с людьми предельно честным в разговорах о бессоннице, чем бы мне это ни грозило. А обычно мне это грозит данными от всей души, но абсолютно дурацкими и бесполезными советами. Люди не могут узнать о том, что я страдаю бессонницей, и не предложить абсолютно надежное, никогда их не подводившее средство. И, похоже, они искренне верят, будто я никогда в жизни не пытался почитать перед сном, принять горячую ванну, выпить кружку горячего молока, посчитать от ста до одного, выпить какой-нибудь настой на травах, которыми завалены аптеки и которые можно купить без рецепта, — все это семечки для настоящей бессонницы, которой все по барабану. А первое, что всегда предлагают люди, не знающие настоящей бессонницы, которой все по барабану, которые пару раз в жизни не смогли быстро заснуть, — это, конечно, «Калмс». Миссис Хиндельбаум говорит мне про «Калмс» уже, наверное, в двадцать шестой раз.

— Нет, миссис Хиндельбаум, — отвечаю я. — Надо будет попробовать.

— Его можно в любой аптеке купить.

— Правда? Спасибо, обязательно куплю.

Затуманенный взгляд бабушки выплывает из ниоткуда.

— Вос нох, Габби? — спрашивает она, возвращаясь к старому разговору. Помните, « вос нох »? — Так что ты думаешь делать с этой девушкой? Что ты чувствуешь по отношению к Тине?

Э…

Кто-то легонько хлопает меня по плечу. Я оглядываюсь.