Патрик Несс - Жена журавля

Она рассмеялась, но совсем безобидно:

— Не люблю много рассказывать о себе. Достаточно того, что я жила, менялась и продолжаю меняться. Как и любой из нас.

— Никогда бы не подумал, что тебе зачем-то нужно еще меняться.

Она разложила кусочки ростбифа по краю тарелки, но есть не стала.

— Я верю, ты знаешь, о чем сейчас говоришь, Джордж.

— Кажется, я сболтнул лишнего. Извини.

— И в это я тоже верю.

Когда-то у нее были с кем-то близкие отношения, возможно даже супружеские, которые в некий момент закончились, примерно как у Джорджа с Клэр, хотя и, похоже, не столь мирно. Об этом ей тоже говорить не хотелось.

— Прошлое всегда полно как радости, так и боли. Все это очень личное и, пожалуй, не стоит обсуждения на первом свидании.

Он так обрадовался ее словам о «первом свидании», что пропустил мимо ушей сразу несколько следующих фраз.

— Ну, а ты, Джордж? — продолжала она. — Ведь ты не отсюда, верно?

— Нет, — удивился он. — Я из…

— Из Штатов. — Она откинулась на спинку кресла. — Наверное, и ты ощущаешь себя здесь не совсем дома?

Она рассказала, что аппликациями занялась в путешествиях. Краски и кисти слишком сложно и дорого перевозить с места на место, поэтому сперва она решила заняться рисунками на ткани — батиком, вышивкой или каким-нибудь еще сподручным рукоделием; но постепенно — так уж случилось — перешла на перья, особенно после того, как наткнулась на кочевой фургончик то ли в Парамарибо, то ли во Вьентьяне, то ли Кито или еще какой Шангри-Ле, в котором продавались перья всех цветов и оттенков, мыслимых и немыслимых, в том числе и такие, каких и представить невозможно у представителей фауны планеты Земля.

— Ты просто не представляешь, — сказала она, — какая это невероятная удача — наткнуться на такой фургончик! Перья очень трудно достать, и они такие дорогие. А тут висят себе на стенке у бедняка продавца. Я просто впала в транс. Купила, сколько смогла унести, а на следующий день, когда пришла снова, фургончик уже исчез.

Она отхлебнула мятного чаю — странный выбор к ростбифу. От красного вина она отказалась, и Джордж отчаянно пытался не пить слишком быстро.

— Твои картины — это… — начал было он и запнулся.

— Ну вот, опять эта фраза, которую ты никак не договоришь.

— Да нет, я просто хотел сказать, что они… — Но слов по-прежнему не находилось. — Они…

Она улыбалась — улыбкой немного робкой перед грядущей критикой своих работ, но прекрасной, такой прекрасной и такой доброй — и так глядела при этом на Джорджа, что он просто послал все к черту и рубанул:

— Они выглядят так, словно я смотрю на части своей души.

Ее глаза чуть расширились.

Но она не засмеялась над ним.

— Ты очень добр ко мне, Джордж, — сказала она. — Но ты ошибаешься. Они выглядят так, как выглядят части моей души. — Она вздохнула. — Моей пока еще не завершенной души. В них кое-чего недостает. Они почти готовы, но… кое-чего не хватает.

Она заглянула в чашку с чаем, словно то, чего ей не хватало, могло находиться там.

Она была невозможной. Невозможно прекрасной. Невозможным был сам факт, что она беседует с ним, что она вообще существует, — ибо чем еще она может быть, если не сновидением? Подошвы ее туфелек при ходьбе наверняка зависают в полудюйме от земли. А ее кожа, можно не сомневаться, такая хрупкая, что от малейшего прикосновения разлетится на тысячи осколков. А ладони, если приглядеться, такие прозрачные, что сквозь них вполне можно читать.

Он невольно подался вперед и взял ее руку в свою. Кумико не противилась, и он исследовал ее ладонь с обеих сторон. Убедился, что ничего необычного, ладонь как ладонь (кроме, конечно, того, что это ее ладонь), и, смущенный, попытался отпустить ее руку. Но теперь уже Кумико удержала его. И точно так же изучила его ладонь — грубую кожу, неопрятные волоски на тыльной стороне пальцев и ногти, обгрызенные так коротко за столько десятков лет, что теперь были похожи скорее на едва различимые надгробья над кончиками его пальцев.

— Извини, — сказал он.

Мягко отпустив его руку, она открыла свой маленький саквояж, стоявший на кресле рядом. Достала вырезанную Джорджем Журавушку, которую он по ее же просьбе еще в студии подарил ей на память. И положила фигурку к себе на ладонь.

— Интересно, способна ли я на дерзость, — сказала она.

Следующий день был сплошным бесконечным кошмаром. Забрать перепутанные футболки с котятами у Брукмана оказалось на удивление проблематично, поскольку всем гостям на его вечеринке они, как ни странно, жутко понравились.

— Что может быть прикольней десятка армейских офицеров в майках на лямочках и с дрочащим котенком на пузе?! — проревел сам Брукман в телефонную трубку.

Джордж без труда представил сразу несколько вещей поприкольнее.

— Просто на эти майки очень рассчитывали на мальчишнике у О'Райли, — ответил он. — У них ролевая игра, и на каждой майке обозначена та роль, которую…

— Да все мы поняли! И все их роли уже распределили. Лучший парень на деревне — точно наш Сисястый!

Кончилось тем, что Джордж отправился в город и на казенном принтере срочно и за бешеные деньги, причем свои собственные, напечатал еще одну партию футболок для мальчишника, моля бога лишь о том, чтобы О'Райли и его компания не свалили в свою Ригу раньше, чем планировали, просто потому, что им попались уцененные авиабилеты. Мехмет же тем временем симулировал боль в животе, надеясь улизнуть с работы пораньше, что он регулярно делал после обеда по пятницам, тогда как Джордж целый день тупил над почти невероятной новостью о том, что Кумико до сих пор не завела себе мобильника, который работал бы в этой стране, поэтому он не мог ни позвонить ей, ни послать сообщения, ни просто думать о том, чтобы ей позвонить или написать, равно как и о том, чтобы не звонить и не писать, и ближе к вечеру уже чуть не взрывался от мысли, что на повторную встречу с ней у него нет ни малейших шансов, если она не сдержит своего обещания.

И тут она, конечно, пришла.

— Простите за дерзость, — сказала она, ставя на конторку свой саквояжик.

Свою картинку с драконом она отодвинула в сторону — белые, плотно пригнанные перышки на простом черном фоне. А рядом с драконом поместила вырезанную им Журавушку.

— Чтоб я сдох! — воскликнул Мехмет, выглядывая у Джорджа из-за плеча. — Очень круто!

А Джордж не сказал ничего, ибо если б заговорил, то тут же бы и расплакался.

— Я на пикник, — сказала Аманда на следующее утро, передавая Джорджу его внука Джея-Пи, с головы до ног перемазанного странной дрянью, от которой разило бисквитом.

— Grand-père! [8] Дедуля! (фр.) — заорал Джей-Пи.

— А не холодно для пикника? — поинтересовался Джордж, целуя внука и заводя его в дом.