Мэгги О`Фаррелл - Рука, что впервые держала мою

— Спасибо, хорошо.

— Как себя чувствуешь… — щелкнув зажигалкой, он подносит ее к сигарете, вспыхивает огонек, — в роли мамы?

— Гм…

Что на это ответить? Рассказать про бессонные ночи, про бесконечное мытье рук, про то, как с утра до вечера приходится развешивать и складывать крохотные детские вещички, собирать и разбирать сумки с одеждой, подгузниками, салфетками, про шрам поперек живота, похожий на кривую усмешку, про то, как же, в сущности, одиноко сидеть дома с малышом, как приходится часами стоять на коленях с погремушкой, колокольчиком или лоскутком в руке, как ее тянет подойти на улице к какой-нибудь женщине постарше и спросить: как у вас хватило сил, как вы это выдержали? Или рассказать, что она не была готова к неистовому, бьющему через край чувству, которое не выразишь словом «любовь», что она любит Иону чуть ли не до потери сознания, что иногда она бесконечно тоскует по нему, даже когда он рядом, что это сродни безумию, одержимости, что она то и дело прокрадывается в комнату, где он спит, чтобы просто взглянуть на него, проверить, все ли в порядке, шепнуть ему что-то?

Но вместо этого Элина отвечает:

— Спасибо, хорошо.

Отец Теда, стряхнув на землю пепел, оглядывает Элину снизу вверх, от ног, обутых в сандалии, до лица.

— Тебе идет, — произносит он наконец с улыбкой.

Элина в очередной раз припоминает, как Тед однажды назвал отца «старым распутным козлом», и на миг представляет его на привязи, с белой бородкой. По ее лицу невольно расплывается улыбка.

— Что идет? — спрашивает Элина, сдерживая смех, и голос ее звучит неестественно громко.

Отец Теда затягивается и, прищурившись, смотрит на Элину. В молодости он наверняка был хорош собой. Синие глаза, чуть вздернутая верхняя губа, светлые волосы, теперь поседевшие. Просто удивительно, как бывшие красавцы до старости уверены в своей неотразимости.

— Материнство, — отвечает отец Теда.

Элина одергивает юбку:

— Правда?

— А что мой сын?

Элина бросает взгляд на Теда: он то открывает, то закрывает глаза.

— Что ваш сын? — рассеянно переспрашивает она.

— Хороший из него отец?

— Гм… — Элина смотрит, как Тед, сидя в шезлонге, прикрывает ладонью то один глаз, то другой. — По-моему, — бормочет она, — все отлично.

Отец Теда гасит сигарету о блюдце.

— В наше время было проще.

— Правда? Чем проще?

Он пожимает плечами:

— От нас ничего не требовалось — ни подгузники менять, ни варить, ничего. Нам все давалось легко. Купать ребенка время от времени, водить по воскресеньям в парк, на день рождения, в зоосад и тому подобное. Вот и все. А им тяжело приходится. — Он кивает на Теда.

Элина сглатывает.

— А как же…

Из сада доносится: «Боже!» Не успев сообразить, в чем дело, Элина уже на ногах.

Мать Теда держит Иону подальше от себя, сморщив нос:

— Займись им.

— Конечно, сейчас. — Элина, подхватив Иону, несет его в дом. Иона, запустив пальчики Элине в волосы, лопочет ей в самое ухо: «Угум-брр!» — будто делится тайной.

— И тебе угум-брр, — шепчет Элина и, взяв в прихожей сумку, несет Иону в ванную. Ванная совсем небольшая — мать Теда называет ее «уборная», и Элине вначале представлялась уборная актрисы. Элина кладет возле раковины салфетки, чистый подгузник. И, сев на крышку унитаза, укладывает на колени Иону.

— Вввяк! — ликующе визжит Иона, хватаясь за свои пятки, за волосы и рукав склонившейся над ним Элины, и стены крохотной ванной отзываются эхом.

— Ох, — бормочет Элина, выпутывая пальцы Ионы из своих волос, расстегивая его костюмчик, — очень уж громко у тебя получилось! Скажем так… — И умолкает. А потом восклицает: — Ой!

Ноги и спина Ионы в жидких какашках; они протекли сквозь распашонку, кофточку, костюмчик и просачиваются сквозь юбку Элины. Таких фонтанов он не пускал уже давно, и надо же этому случиться именно здесь, именно сейчас!

— Черт, — бурчит Элина, — черт, черт!

Она расстегивает костюмчик, выпрастывает из рукавов ручки Ионы, осторожно, чтобы не испачкать его. Иона возмущен, что его раздевают. На его личике проступает растерянность, нижняя губка выпячивается.

— Что ты, что ты, — приговаривает Элина, — все хорошо, хорошо. Уже почти все.

Она поспешно стягивает с него костюмчик и отшвыривает прочь. Когда Элина стаскивает с Ионы распашонку, вдруг раздается отчаянный вопль — должно быть, она нечаянно задела ухо. Малыш, весь напрягшись от гнева, судорожно вздыхает, готовый вновь закричать.

Скомкав грязную одежду, Элина бросает ее на пол. Одним движением перевернув Иону, который визжит и брыкается, она торопливо вытирает ему спину. В ванной нестерпимо жарко. Пот выступает над губой, под мышками, струится вдоль спины. Иона лежит голенький, сердитый, скользкий от влажных салфеток. Элина тянется за чистым подгузником — только бы надеть, и все будет хорошо. Тельце Ионы вдруг напрягается. Подгузник уже у нее в руке — еще чуть-чуть, — и тут Иона вновь выпускает зловонную струю.

Струя получается необычайной силы. Элина еще вспомнит об этом, а сейчас ей не до раздумий. Все забрызгано: стена, пол, юбка, туфли. Элина слышит собственный голос: «Боже!» — будто издалека. Она застывает на миг, не в силах пошевелиться, не зная, что делать. Прижав подбородком к груди подгузник, она шарит в сумке в поисках салфеток, и тут Иона пускает новую струю. Элина успевает лишь подумать: все в дерьме — «уборная», я, Иона. Жгучие слезы наворачиваются на глаза. За что хвататься? Отмывать ребенка? Стену? Плинтус? Белоснежное полотенце для рук? Юбку? Туфли? Даже пальцы ног и те в дерьме, скользкие, липкие. Дерьмо просачивается сквозь юбку, вонь неописуемая. А Иона все кричит и кричит.

Элина, наклонившись вперед, щелкает шпингалетом.

— Тед! — зовет она. — ТЕД!

В прихожую вбегает Клара, бровь дугой. Элина окидывает взглядом ее шелковое плиссированное платье, золотистые босоножки с тонкими ремешками.

— Эй, — окликает ее Элина сквозь дверную щелку, стараясь не выдать волнения, — позови, пожалуйста, Теда.

Спустя минуту в «уборную» проскальзывает Тед. Элина рада ему как никогда.

— Боже, — восклицает Тед, глядя по сторонам, — что стряслось?

— Сам догадайся, — устало отвечает Элина. — Возьмешь Иону?

Тед нерешительно оглядывает себя сверху вниз.

— Хочешь — возьми Иону, а хочешь — вымой пол, — предлагает Элина, пытаясь перекричать вопли малыша. — Как тебе больше нравится.

Тед берет орущего, извивающегося Иону и держит на вытянутых руках. Элина вытирает сына, сует Теду чистый подгузник:

— Хорошо, вот сменная одежда. Ты оденешь его, а я наведу порядок.

Тед протискивается к раковине, а Элина, встав на четвереньки, отмывает стены, плинтус, пол. Закончив, она идет к двери мимо Теда, который надевает на Иону распашонку наизнанку.