Джером Сэлинджер - Три рассказа

Я увидел Холдена на веранде еще до того, как он заметил меня или понял хоть что-нибудь. За креслом-качалкой стоял его чемодан. Холден ковырялся в носу, пока не заметил нас. А когда заметил, прокричал имя Кеннета.

— Передай Мэри, пусть вызовет врача, — сказал я, чуть не задыхаясь. — Номер у телефона. Красным карандашом.

Холден снова выкрикнул имя брата. Протянул грязную руку и смахнул, почти сбил песок с носа Кеннета.

— Быстрее, Холден, будь оно проклято! — выкрикнул я, потащив Кеннета мимо. И понял, Холден уже бежит по дому, на кухню, за Мэри.

Через несколько минут, пока еще даже доктора не было, мои родители подъехали к дому. Гвир, игравший в постановке молодого героя, был с ними. Я махнул маме из окна комнаты Кеннета, и та, как девчонка, помчалась в дом. Я с минуту с ней поговорил; потом спустился, встретил отца.

Позже, когда доктор и родители сели в комнате Кеннета, мы с Холденом стали ждать на веранде. Гвир, этот актер, зачем-то сидел с нами. А потом тихонько выдавил:

— Ну, думаю, пойду.

— Иди, — пробормотал я. Актеры нам были не нужны.

— Если что-то.

— Иди домой, а, парень? — сказал Холден.

Гвир с грустью улыбнулся и пошел. Не очень ему хотелось уходить. Его терзало любопытство, особенно после короткого разговора с Мэри, горничной.

— Что с ним? Сердце? Он же ребенок еще, да?

— Да.

— Ты пойдешь уже домой или нет?

Позже я будто смеялся. Я рассказал Холдену об океане, полном шаров для боулинга, а этот мелкий придурок кивнул и выдал:

— Да, Винсент, — словно понял, что я имею в виду.

Той ночью, в десять минут девятого Кеннет умер.

Может, то, что я выложил все на бумагу, даст ему уйти. Он был в Италии с Холденом, был со мной во Франции, Бельгии, Люксембурге, в части Германии. Я так не могу. Он больше не должен здесь бродить.

Мисс Коллинз почти без усилий закрыла двойные двери, несмотря на то, что руки у нее были заняты подносом с грязной посудой. Этель только что подошла; ей казалось, мисс Коллинз всегда выходит из этих дверей.

— Как он сегодня? — произнесла Этель привычным для больницы шепотом.

— О, миссис Николсон! — мисс Коллинз воскликнула так громко, будто встретила родственницу, которую уже двадцать лет как считали умершей.

— О, ему гораздо лучше.

Ему всегда было «гораздо лучше». Мисс Коллинз умелой, жилистой рукой приподняла колпак самого большого блюда.

— Только что обедал, съел отбивную, картофель, а к морковке даже и не притронулся.

Он всегда к чему-то «даже и не притрагивался».

— Могу я зайти на минуту? — спросила Этель.

— Я имею в виду, он ведь не спит?

— Спит? — удивилась мисс Коллинз. — Думаете, он хоть когда-нибудь спит?

Этель на цыпочках зашла в палату. Изголовье постели Рэя было приподнято так, чтобы он мог сесть. Рэй сидел. Русые волосы были бережно, словно материнской рукой, причесаны, а отвороты халата в горошек плотно прилегали к гладкой шее.

Когда он взглянул на нее, выражение лица не изменилось, он смотрел со скукой. Казалось, сидеть вот так — его работа.

— Это я, Этель. Привет, милый, — сказала она, закрывая внутреннюю дверь. — Я вижу, милый сидит…

Она подошла к нему, наклонилась и поцеловала так жадно, что с губ слетело протяжное «мммм» — за такой поцелуй мистер Пирс из магазина подарил бы ей квартиру в пятидесятых.

— С днем рождения, дорогой. С этим светлым, светлым, светлым днем.

— Спасибо. Эй, живот раздавишь.

Она села на стул справа от кровати и двумя руками обхватила его руку.

— Именинник мой.

— Эээ…

— Почему ты морковку не съел? Будь добр, расскажи.

— Ее уже пожеванной принесли.

Этель хихикнула, у нее это отлично получалось.

— Мисс Коллинз, наверное. Кажется, только и думает, как бы пожевать чужие морковки. Морковки именинников.

Рэй прихрюкнул.

— Милый, ты должен есть, — сказала Этель.

Он высвободил руку из ее рук и посмотрел налево, в окно. Там виднелась другая часть здания.

— Посмотри на меня, — попросила Этель. — Двадцать два. Да ты же поравнялся со мной.

Хохолок на его затылке был приглажен.

— Эй, ну посмотри на меня, — настаивала Этель.

— Да бога ради.

— Нет, Рэй. Посмотри на меня.

Он резко повернулся, изобразив широкую улыбку. Этель хихикнула. Рэй уставился на подножье кровати.

— Ты просто обязан услышать, как мисс Коллинз зовет меня «миссис Николсон». Это меня с ума сводит.

— Я ненавижу ее, — монотонно сообщил Рэй.

— Ненавижу смертельно.

— У нее веснушки. Как у меня.

Рэй, казалось, обдумал это. Он свесил свою руку с кровати и схватился за ее левую.

— Твой отец сегодня приходил? — спросила Этель.

— Ага. Заскочил подбодрить. Рассказывал, сколько денег потерял в этом месяце.

— Я принесла книгу, — сказала Этель, — но это не подарок. Подарок еще не пришел. Но подожди, ты все увидишь. Он просто великолепный. Сама бы такой хотела.

— Ага. Только часы не дари, пожалуйста. У меня три пары.

— Это не часы. Что тебе отец подарил?

— Ничего. Он не знал, что у меня день рождения. Что за книгу ты принесла?

— И разве ты не сказал ему? Я думала, у него секретарша знает!

— Что за книга? — спросил Рэй.

Этель посмотрела на книгу, лежащую на коленях.

— «О да, я твоя». Филлис дала, она в восторге. Хочешь — почитаю?

— Она пошлая?

— Я не спрашивала. — Этель листала книгу, искала диалог.

— Прочитай оттуда что-нибудь пошлое.

— Начну с начала.

Этель принялась читать вслух, выходило ни хорошо ни плохо. Первая глава начиналась со слов: «Стивен Дуайт надел чистейшие замшевые перчатки и подозвал такси. „Куда направимся, сэр?“ — спросил неряшливый водитель. „Отель „Тауэр“, как можно скорее“, — распорядился Стивен Дуайт звучно и властно».

— Слушай, — прервал Рэй, — Знаешь, куда идут Стивен Дуайт и его перчатки?

Этель нарочито вздохнула и закрыла книгу.

— Был ли ты утром на крыше? — спросила она.

— Нет. Был.

— Так был или нет?

— Ага. Везли на каталке рядом с каким-то стариком, он мне все уши прожужжал.

— О чем он говорил? Что с ним случилось?

— Не знаю. Желчные камни. У него сын в Йельском, похож на меня. Только из Небраски. Спрашивал, сколько лет, чем занимаюсь, что со мной стряслось. Господи Иисусе!

— А что ты сказал? — захотела узнать Этель.

— Какая к черту разница, что я сказал?

— Никто не узнал тебя, старина Джо Ротогравюра?

— Нет. Дай сигарету.

Этель достала сигарету из кожаного портсигара, лежащего в сумочке, подкурила, стараясь не испачкать помадой. Пересела на край кровати и вставила сигарету ему в губы. С закрытыми глазами он два раза глубоко затянулся, потом стал курить, как обычно курят, и посмотрел в окно. Наконец медленно к ней повернулся. Вялость с лица не ушла, но в глазах что-то затеплилось.