Михаил Сергеев - Последний мужчина

— Что ж, спасибо, — мужчина со знакомым голосом продолжал улыбаться. — А мы вот с отцом Александром Менем, — он указал на человека с густой волнистой шевелюрой, сидящего рядом, — решили расставить некоторые точки.

Сергей всмотрелся в соседа и тихо прошептал:

— Вот так да! Ох-хо-хо! — Но тут же, вспомнив о череде подобных событий в последнее время, далеко не радостных, в отличие от сегодняшнего, попытался взять себя в руки. — Впрочем, простите, не буду вам мешать. — И от охватившего чувства, забыв и цель своего прихода, и вопрос, который только что занимал его, и уже не придавая значения отсутствию своих спутников, потянулся к графину.

— Не охайте, — добродушно, но громко прервал его движение отец Андрей, — это придётся сделать чуть позже.

Рука Сергея замерла над почти наполненной рюмкой.

— Выпить или охнуть?.. — всё ещё улыбаясь, попытался отшутиться он, поворачиваясь снова. Но, увидев лицо говорившего, посерьёзнел: — Что значат ваши слова? И когда позже?

— Уже. И охнуть. — тот наклонился и негромко произнес:

— Умер Сапронов. Вчера. А теперь, пожалуй, нам пора. — И, кивнув собеседнику, начал подниматься из-за стола.

Через минуту Сергей остался в зале один.

— Ну, батенька, так нечестно! — услышал он голос Меркулова.

— Да вы прямо под руку, — держащий рюмку старался скрыть натянутой улыбкой одному ему понятную озадаченность. Разливая подошедшим водку, он решил не делиться с ними причиной.

— А у нас вот… не очень приятная новость, — режиссёр опрокинул стопку и, с хрустом закусив огурцом, добавил: — Как там в фильме — «небольшая техническая неувязка». Впрочем, поправимая. Я правильно изъясняюсь? — Он посмотрел на Богданова. — Расскажи ещё раз.

Богданов нахмурился и тихо начал:

— Понимаете, молодой человек, сегодня утром ко мне заявилась посетительница…

Уже на второй минуте рассказа у Сергея поплыло перед глазами от странного предчувствия. Когда неприятные мгновения миновали, он, с трудом выговаривая слова, прервал секретаря:

— Простите, кофточка была красной?

— Ну… да, — подумав, ответил Юрий Николаевич. Слегка смутившись. — Я опустил эту несущественную деталь, а почему вы спрашиваете?

— Нет, нет. Всего лишь ассоциации, продолжайте, пожалуйста.

Все остальное он слушал машинально. Лицо больше ничего не выражало.

«Ну, так я сказал Василию Ивановичу, что, безусловно, откажу ей… он убедил меня, что эта книга — самое ценное, чем вы обладаете», — услышал Сергей последние слова и поймал вопросительный взгляд обоих. Друзья не понимали его спокойствия.

— Юрий Николаевич и вы, Василий Иванович… Звонить никому не надо. Нужда отпала… Сапронов умер.

— Когда? — воскликнул Богданов, поправляя очки.

— Вчера. В Иркутске.

— Да, надо бы помянуть, — мрачно сказал Меркулов и потянулся к графину. Он не был знаком с издателем, но услышанное о нем сегодня не оставляло ни малейших сомнений в порядочности последнего. По жизни зная, какая это редкость, режиссёр искренне расстроился. — Откуда новость? — не отрывая глаз от печально наклонившегося горлышка графина, без тени удивления спросил он.

— Невероятное совпадение, — промямлил Сергей, — двое… что вышли только.

— Я… я вообще никого не видел, — заметил Юрий Николаевич, ища взглядом поддержки у Меркулова. Тот в ответ пожал плечами.

В шесть последующих минут звяканье вилок было единственным, что нарушало тишину огромного зала.

— А я в основном лирик, — неожиданно произнёс секретарь. — У меня вышло семь книг. Сейчас ещё выходит… — стараясь сменить тему, продолжал он чуть расстроенным голосом. — Я всегда считал так: стихи должны сначала зазвучать в душе. Я и музыкой занимался. У меня и музыкальное образование…

Стоявший поодаль официант явно наслаждался бряцанием посуды. Её звук был гораздо приятнее, нежели разговор с врачом скорой, заученный за годы наизусть.

— Послушайте, — Меркулов вдруг поднял голову, — я вспомнил моё любимое выражение, точнее, Мао Цзе Дуна, из цитатника. Всегда, чёрт, не к столу будет сказано, оборачивается в пользу. Короче, кормчий любил выражение: «Чем хуже, тем лучше»! А если поразмыслить, так всегда оно и есть! Послушайте мою глубочайшую мысль. — Он чуть наклонился, жестом предлагая друзьям сделать то же самое. — А пусть Юрий Николаевич согласится позвонить… — заговорщически щурясь, почти прошептал он. — Что теряем-то? А библиотеку жаль. Нужно только перед этим забрать рукопись и твёрдо оговорить условия. Ну, чтоб, когда выяснится, эта мадам не наставила новых. А? — Режиссёр поочерёдно посмотрел на обоих. — Типа, просили, позвонил. Да, хотел выполнить наш договор. Ах, условия невыполнимы? Так думайте, прежде чем… По рукам ударили? Отдайте. Как?

Богданов с надеждой посмотрел на гостя. Ему было жаль упускать любую возможность.

Сергей вздохнул:

— Понимаете, им ведь нужно не само действие, а выбор. Вы сделали выбор. Всё. Им достаточно. Важно, что у вас произошло внутри. Важно, что вы сломались, подписали…

— Так в мыслях-то он как раз никого и не сдавал! — воскликнул Меркулов. — Объедем на ободранной козе! Обманем!

Секретарь молчал, потупив взгляд.

— Я как-то читал, — Сергей выразительно посмотрел на режиссёра, — в пятитомнике, по-моему, епископа ставропольского, книга ещё времен Пушкина, что пытаться обмануть дьявола бесполезно. У вас опыт одной жизни и своей. А у него миллионов и чужих. За тысячи лет он так отточил своё ремесло, что… добьётся своего. И никогда не заплатит обещанного… — Сергей опустил глаза, увидев отчаяние на лице Юрия Николаевича. — Хотя решайте сами. Если малейшая возможность есть и она в этом… что ж я буду препятствием? Я-то вообще с другим шёл. Мой вопрос снят, так что… Короче, решайте.

Минута прошла в неловкой тишине.

— Обман… Какое лёгкое и простое слово, — вдруг задумчиво произнёс Богданов. — Поразительна и неслучайна обманчивость даже самих пяти букв. И звучат гладко, будто вползают… Слово — змея. Верно… в нем нечто сакральное…

Сергей недоумённо посмотрел на режиссёра и, поймав такой же взгляд, пожал плечами.

— Поразительно то, что совершенно незаметно для себя все мы погружены в обман. Проводим в нём жизнь, — продолжал, поворачивая пальцами рюмку, секретарь. Казалось, размышления последней минуты отдалили его от собеседников, предлагая осознать только свою, личную ответственность в заманчивом завтра. Поговорить лишь с нею. — А раз так проводим жизнь, так чего же бояться? — И тихо, будто оправдывая свои мысли, добавил: — Каждый с рождения обманывал себя, обманывает сейчас и будет до конца жизни не просто обманываться, но и желать этого! Самый простой пример. — Юрий Николаевич вздохнул. — Что требовалось от нас с детства, внушалось? Трудолюбие. А его не существует. Ну нет такого качества в природе. Любви к труду не бывает. Труд — необходимость. Спросите у любого открывающего глаза со звоном будильника. А вот поверить, что нелюбовь к труду одинакова у водопроводчика и художника, невероятно сложно.