Лариса Васильева - Бессонница в аду

Хан чувствовал, что длительное напряжение ускоряет его конец, сколько ему осталось и кто придет сюда потом, неизвестно, поэтому он торопился отправить Марию из Центра.

— Все, пора, ты уже привыкла к своему лицу, кожа приобрела нормальный вид. Хотя ты еще очень бледная, тощая, но уже человек, тебе пора уезжать. Будешь всем говорить, что ты после операции.

— Если все в порядке, то почему ты не хочешь со мной спать? Я так соскучилась…

— Спать со своим произведением?! Это кощунственно, все равно, что со своим ребенком…

— Нет, Пигмалион, не выдумывай, иди-ка к своей Галатее…

— У тебя такая нежная кожа, я боюсь тебе навредить…

— Хватит отговорок, сам же сказал, со мной все в порядке, давай уж проверим этот факт всесторонне…

— Будешь вести здоровый образ жизни нормального вампира, — внушал Хан Марии, — днем спать, ночью гулять, никакого солнышка минимум полгода, старайся вообще не выходить на улицу. И не вздумай загорать! Умываться только холодной водой, душ прохладный, спать на твердом и никаких тяжестей. Ребенка не раскармливай, для твоего позвоночника беременность вообще сейчас нежелательна, подумай…

— Ни за что! Я рожу твоего ребенка.

— Тогда следи за своим аппетитом. Хотя ты сейчас такая тощая, что не успеешь растолстеть… И, пожалуйста, не забывай об осанке, когда будешь сидеть перед мольбертом, а лучше — стой. Занимайся спортом, физзарядку делай, почаще ходи на море, плавай побольше, это сейчас самое лучшее упражнение для тебя. Ну вот, кажется, все.

— Ты так это говоришь, как будто не поедешь со мной.

Настал момент, когда Хан был вынужден сказать ей правду: он не сможет поехать.

— Ну зачем тебе здесь оставаться?

— Хватит об этом. Там я все предусмотрел, будешь обеспечена всем, отсидишься, освоишься с новым лицом, а тем временем, возможно, тебя перестанут искать. По идее, вообще не должны бы искать: доложу об очередном неудачном эксперименте, все отчеты уже подготовлены, но я боюсь, что кто-нибудь проболтается. Тебя, конечно, трудно узнать, но лучше поберегись.

— Неужели мы не увидимся?

— Не плачь, не трави мне душу… — он губами стер слезинки у нее на щеках. — Жаль, что я не смогу увидеть нашего ребенка…

Она оглянулась на зеркало:

— Я, правда, тебе и такая нравлюсь?

— Нравишься всякая. Честно говоря, я просто не замечаю перемен, я люблю тебя, для меня ты осталась такой, какая и была. И твою новую внешность я люблю — как свое произведение, я бы сказал, очень талантливое произведение. Сотворить это было куда сложнее, чем тебе нарисовать картину, ты же все-таки, так сказать, объемная. И сложнее, чем вылепить скульптуру, потому что они не движутся, а ты к тому же еще и говоришь…

— Ты хвастун…

— Ну да. Только ты попробуй сама, нарисуй что-нибудь такое же совершенное.

— Картины я создаю из ничего, а у тебя все же был исходный материал…

Он гладил ее короткие волосы, мальчишеский ежик.

— Поехали вдвоем, давай, пока ты жив, будем вместе, — в который раз повторила она.

Он покачал головой:

— Ты же сама понимаешь, мне осталось мало… Не хочу, чтобы ты видела меня совсем безумным. Я люблю тебя… Ты же говорила, что хотела бы начать новую жизнь, попробовать еще раз, вот и живи, ради меня, ради нашего ребенка. Ты станешь известным художником, у тебя отлично получается. Если почувствуешь опасность, излишнее чужое внимание, подозрительные расспросы, слежку, сразу уезжай за границу, там на твое имя открыт счет в надежном банке, ты все помнишь? Код, шифр, название банка?

— Хан, поехали вместе…

— Я тебя сам отвезу, не доверяю нашему летчику, буду сидеть в кабине самолета, чтобы он по рации не связался с кем-нибудь. Так что распрощаемся здесь, там я даже на секунду не выйду из кабины, как только самолет сядет, — вылезай и уходи прочь. А дальше — как договорились, ты все знаешь: сначала на автобусе, потом снова самолет, потом частника наймешь.

В эту ночь у Хана был сильный приступ, и он сам впервые сделал себе укол наркотика и попросил Павла закрыть его в изоляторе, пока все не кончится. Мария даже не могла к нему прийти, она плакала в лаборатории. Выходить отсюда он ей запретил, а всему персоналу Центра уже сообщили о ее смерти, мол, опять неудача. Хан пришел в себя только через день и сразу же, ночью, они с Марией уехали в аэропорт. Этот отъезд совсем не походил на предыдущий — теперь они уезжали тайком, без провожающих, заранее не предупреждая летчика. Об их отъезде знали только Павел, Стас и охранник Саша, эти доверенные лица обещали хранить тайну. Хан перед отъездом сообщил в Москву, что ему стало хуже, что начатую тему сможет закончить только Павел. Сообщил и о внезапной болезни Леонида Сергеевича.

Павел убедил шефа взять его с собой, на всякий случай. Хан согласился — головные боли у него уже не прекращались. Мария села в самолет, завернувшись в шарф, словно в паранджу. Она сидела в салоне одна, Хан с Павлом сразу прошли в кабину пилота и оставались все время полета там. Когда самолет приземлился, Хан все-таки вышел из кабины, обнял ее на прощание. Из-за сильной головной боли он не мог наклониться, и Мария сама открыла дверь, опустила лесенку и сошла на землю. Она быстро шла по небольшому летному полю захолустного аэропорта, не замечая, что по щекам текут слезы… «Я тебя никогда не увижу…»

Подошла к окну в зале ожидания аэровокзала, подождала, пока взлетит маленький самолет. Смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. Из ячейки автоматической камеры хранения вынула приготовленный для нее кем-то по приказу Хана пакет с документами и ключами и пошла к стоянке автобуса. Ехала отвернувшись к окну и ничего не видя за стеклом — перед глазами стояло лицо Хана.

Рано утром автобус остановился на вокзале небольшого городка. На городском автобусе доехала до местного аэропорта, еще один перелет. На нее никто не обращал внимания. Хотя в брючном костюме, темном шелковом шарфе на голове и громадных солнцезащитных очках в пасмурную погоду она выглядела несколько странно, да и ее бледность и худоба бросались в глаза. Ей вредно было днем оставаться на улице, даже когда солнце пряталось, скорее бы добраться до этого незнакомого дома. Случайно кинув взгляд на свое отражение в оконном стекле, Мария вздрогнула — никак не могла привыкнуть к новому лицу. Как наказывал Хан, она не стала садиться в такси, остановила попутную машину, разговорчивый водитель запросил немного, дешевле, чем берут таксисты. Ну вот, она еще и сэкономит.

— Только я совсем не знаю, где это местечко, — первый раз еду, в гости.

— Не волнуйся, дорогая, быстро доставлю, это место я хорошо знаю, моя родня там рядом живет. Красивое место, но дорогое. Твои друзья, стало быть, обеспеченные люди. Как зовут, может, мои знакомые?