Виктор Левашов - Третья половина жизни

В один из дней, несколько лет спустя, мою комедию «Ключ», поставленную в московском Новом театре, играли в помещении Театра сатиры. Событие не то чтобы знаменательное, но и не совсем рядовое. Вместе с поставщиком спектакля и композитором Лешей Черным, написавшим к нему музыку, мы отправились в театр. Эдик Нонин тоже поехал, он в то время жил у меня в Малаховке. После спектакля пошли домой к Черному, в кооператив композиторов в Каретном ряду, отметить это дело. За столом разговорились и случайно выяснилось, что Черный и Нонин в одно и то же время были в поселке Нижний Ингаш под Абаканом, Леша там служил во внутренних войсках. Пошли, как всегда в таких случаях, вопросы: того знаешь, а того знаешь? Ответы странным образом не совпадали. Черный никак не мог понять, в чем дело. Я объяснил:

– Вы были в Нижнем Ингаше с разных сторон колючки. Ты охранял, а он сидел.

Недавно в Интернете мне попалась книга правозащитника Генриха Алтуняна «Цена свободы. Воспоминания диссидента», отбывавшего в Нижнем Ингаше семилетний срок. В ней я прочитал:

«И еще была интересная встреча в Н. Ингаше. С одним из очередных этапов в зону прибыл симпатичный молодой человек, который резко выделялся умными глазами и вообще интеллигентностью. Это был норильский поэт Эдуард Нонин. Мы с ним сдружились. Он весьма снисходительно отнесся к моим стихотворным опытам, много и интересно рассказывал о стихосложении, о поэтах».

В книге цитировались стихи Эдика, посвященные Алтуняну:

Когда развеется туман

И ветры вешние подуют

И «враг народа» Алтунян

Свои стихи опубликует, —

У Бурмистровича Ильи —

Такого же «врага народа»,

Давным-давно в кругу семьи

Жующего мацу свободы,

При виде генриховых книг

Гримасою пренебреженья

Лицо перекосится в миг

Или позднее на мгновенье,

И скажет он жене:– Обман,

Невежество! Абсурд! Халтура!

Подумать только, – Алтунян —

И тоже прет в литературу!..

«Мне нравились его стихи, стихи профессионала, – пишет Алтунян. – Помню, он рассказывал, что незадолго до ареста получил премию журнала «Сельская молодежь» за детские стихи «О двух пингвинах». А попал Эдуард в зону за неуплату алиментов, получив смехотворный срок – полгода. В зоне он был всегда несколько месяцев, так что мое литературное образование нельзя считать даже начальным. На самом же деле он просто повздорил с одним из партийных секретарей, которые, как известно, в своем районе, городе, области или крае всегда были вершиной власти, а алименты – просто повод, зацепка. Спустя много лет Борис Чичибабин познакомил меня с прекрасным писателем Феликсом Кривиным, который только что приехал из Норильска. Он рассказал, что Нонин по-прежнему в Норильске. Больше я о нем ничего не слышал».

Эдик по-прежнему был в Норильске и нисколько не изменил своему образу жизни:

Какое дело вам, как, дервиш и бездельник,

Я плачу и смеюсь, где ем, где пью и сплю,

Что не было и нет в моих карманах денег,

Что женщина ушла, которую люблю?..

Бывшая жена уже не приставала к нему с алиментами, махнула рукой. Новая (подарившая ему сына) и не возникала. В один из приездов в Норильск я предложил:

– Приезжай, Эдик, ко мне. Дом большой, места хватит. Пиши стихи и ни о чем не думай, как-нибудь прокормлю.

Незадолго до этого я купил под Москвой дом и, как в свое время Чехов, настойчиво созывал друзей в гости.

Он согласился. Из этой затеи ничего не вышло. Полгода он прожил у меня и написал всего шесть коротеньких стихов. Однажды признался:

– Не пишется. Знаю, что писать должен, потому писать не могу. Всегда мечтал, чтобы ничего не мешало. Оказывается, нужно, чтобы мешало. Не свобода нужна, а мечта о свободе.

Он вернулся домой, устроился смотрителем на газопроводе в тундре на трассе «Мессояха – Норильск». Вот эта работа была по нему: всего раз в месяц нужно утром встать и дойти до вахтового автобуса. А потом уже все делалось само собой: местный аэропорт «Валёк», вертолет до точки, а там сам себе хозяин – пять раз в день снимай показания приборов, а в остальное время пиши стихи. Он много тогда написал. Словно чувствовал, что недолго ему осталось. Одно из последних его стихотворений называлось «Сыну»:

Но пока звучит над головою

Еле слышная моя строка,

Мальчик мой, я буду жить с тобою,

Будто не ушедший на века.

Эдик Нонин умер от рака. В Норильске нет долгожителей. После его смерти жена увезла его сына в Израиль. Говорят, там живут дольше.

Я сказал, что за полгода у меня Эдик написал шесть коротких стихов. Вот один из них:

В окружении волос

Лик пи*ды страшней бандита.

Когда же волосы обриты,

То жалко бедную до слез.

История, которую он мне рассказал, относилась к тому времени, когда он недолго работал экспедитором в Управлении торговли. Сопровождал куриные яйца, которые возили на пассажирских самолётах из Москвы в Норильск. Работа была очень нервная, только и следи, чтобы ящик-другой не спёрли. А спереть норовили все – грузчики в аэропортах, заправщики, механики.

– На мой груз смотрели, как на дичь, – говорил он. – И очень расстраивались, когда она ускользала.

Однажды зимой «Ту-104», набитый ящиками с яйцами, из-за непогоды посадили в Воркуте. Норильск не принимал больше суток. Местное начальство, узнав, какой груз стоит в аэропорту, очень возбудилось, яйца в Воркуту завозили только по большим праздникам. Подступили к экспедитору:

– Продай!

– Не имею права.

– Поморозишь яйцо, посадят.

– Не поморожу, погоду вот-вот дадут.

– А мы не выпустим борт. И что?

– Как это не выпустите?

– А так. Не выпустим, и всё.

– Не имеете права!

– Потом будешь на нас жаловаться. Из тюрьмы.

– Ладно, – сдался Эдик. – Если Норильск разрешит, продам. Почём возьмёте?

– По девяносто копеек.

– Да вы что? Яйцо диетическое, в Москве по рубль тридцать, а в Норильске по два двадцать. По два двадцать продам.

– По рубль тридцать возьмём. А за два двадцать не получится. Нет у нас таких цен. А нам тоже неохота в тюрьму.

– Мне нужно позвонить в Норильск, – заявил Нонин.

– Позвони, – согласилось начальство. – Объясни ситуацию. Или отдадут по рубль тридцать, или все яйца померзнут, их потом только на помойку.

Эдик ещё раньше пытался позвонить в Норильск, но связи ему не давали. Теперь дали.

Трубку взял кто-то из Управления торговли. Нонин объяснил: есть возможность продать весь груз по рубль тридцать. Иначе борт не выпустят, все яйца помёрзнут.

– Кому продать? – спросили из Норильска.

– Местной торговле.

– А по два двадцать не возьмут?

– Говорят, не имеют права.

– Тогда пошли их в жопу.

– Но весь груз пропадёт!

– Да и хер с ним, пусть пропадает. А если отдашь по рубль тридцать, разницу заплатишь из своего кармана.