Антон Тарасов - Ирония фарта

Натали вытерла слезы рукавом и прошла на кухню. На обеденном столе лежала связка ключей. Это были старые ключи от замков, которых давным-давно уже не существовало, которыми запирали двери пятьдесят или даже сто лет назад. Обычно они лежали в ящике буфета вместе с инструментами, крышками для банок и прочими вещами. Очевидно, что дядя Рудольф, осматривавший внимательно все шкафы в доме в поисках денег и ценностей, надеялся, что сможет ими отпереть некую дверцу, за которой скрываются несметные богатства.

Она усмехнулась. Как странно, дядя Рудольф утверждает, что у него успешный бизнес, а сам он всегда, сколько Натали себя помнила, остро нуждался в деньгах, причем в больших.

— Глупо, — подумала про себя Натали и усмехнулась тому, что это не стало для нее очевидным раньше, еще до отъезда из России. — Да нет у него толком никакого бизнеса, обычный посредник в сделках с контрабандой.

Натали вертела в руках связку с ключами и ясно услышала шаги позади себя.

— Натали, — послышался голос соседки. — Ты здесь?

От неожиданности Натали выронила связку с ключами, и она с грохотом упала обратно на стол.

— Солнышко, тебе не нужно приходить сюда, и жить здесь одной я тебе не позволю, — Тамара Львовна была настроена решительно. — Мало ли что.

— Что? Мне уже теперь ничего не страшно!

— Да не дело это, — соседка взглянула на фотографии, висевшие на стене. — Тебе здесь все напоминает…

— А я не хочу забывать, — почти крикнула Натали. — Не хочу!

Дом ответил Натали грозным эхом. Вроде бы вся мебель, шторы, ковры были на месте, и никогда раньше эха не было. Но теперь при каждом шорохе, скрипе или громко сказанном слове это наполняло дом, словно подчеркивая его пустоту. Натали вспомнила слово, которое любил повторять ее отец — недосказанность.

— Здесь не хватает недосказанности, — сказал он как-то, рассматривая рисунки маленькой дочери.

— Почему, папа? — отвечала Натали. — Я же так старалась, так долго рисовала и небо, и дерево!

— Я же сказал тебе, дорогая, что здесь не хватает недосказанности, — улыбался отец. — Рисунок хороший, но…

— Пап, а что такое недосказанность?

— Ну, как бы это тебе так объяснить, — Сергей задумался. — Понимаешь, когда ты смотришь на картину, тебе должно казаться, что ты являешься частью того, что уже нарисовано, и мысленно дорисовываешь еще какие-то детали.

— А какие детали можно дорисовать на моем рисунке? — удивилась Натали.

— В том-то и дело, что никакие, — улыбнулся Сергей. — Видно, что ты старалась, но одного старания здесь недостаточно. Ты должна стараться не точно нарисовать дерево, а в рисунке показать свое отношение к нему, те чувства и размышления, которые оно у тебя рождает.

— А если дерево не вызывает у меня никаких чувств? — спросила Натали. — Дерево и дерево.

— Вот когда будет вызывать, тогда ты и станешь настоящим художником…

Этот разговор происходил прямо здесь, за кухонным столом, где Натали любила раскладывать карандаши или краски и раскрывать альбом. Стол был большой, тяжелый, на него маленькая Натали могла опираться, не боясь упасть.

— Вижу, тебе грустно, — сказала Тамара Львовна. — Идем, поживешь у меня в свободной комнате. Здесь тебе явно нельзя оставаться.

Они вдвоем вышли, закрыли дверь, направились по дорожке к соседнему дому. Натали все время оборачивалась. Последние капли веры в то, что родители и брат дома или с минуты на минуту вернутся, испарялись окончательно. Больше Натали ни разу не войдет в этот дом, с которым у нее были связаны самые светлые воспоминания жизни.

Я бы многое отдала за то, чтобы вернуться в тот день, когда моя жизнь навсегда изменилась. Так я думала сначала. Но потом я поняла, что вряд ли что смогла бы изменить. Когда я сбежала от дяди и вернулась в Россию, мне захотелось поскорее вернуться к музыке. Музыка могла бы изменить мою жизнь сейчас. Это постепенно начало заботить меня больше, чем попытки найти ответы на вечные вопросы.

Тамаре Львовне Натали рассказала все как есть. Та слушала и тихонько подкладывала Натали в тарелку еще риса и салата. Натали не ела нормальную еду более двух дней, если не считать гамбургеров, кофе и более чем скромного обеда и чашки чая в самолете. После еды ей безумно захотелось спать, и она удобно устроилась на старом диване в проходной комнате.

Натали снилось, что ее за руку держит красивый парень, и вместе они идут по той самой поляне, где она когда-то с мамой собирала цветы.

— Я рад, что смог тебе помочь, Натали.

— Спасибо тебе. А как это у тебя получилось?

— Знаешь, когда ты любишь по-настоящему, то получается все, к чему ты стремишься.

— И ты стремился мне помочь?

— Нет, стремилась ты. И помогала мне, чтобы я помог тебе, — парень засмеялся, за ним засмеялась и Натали.

— Я что-то должна тебе за помощь?

— Нет, ты уже все отдала. Хотя нет, есть одна просьба.

— Какая?

— Давай, не будем расставаться. Кроме тебя у меня никого нет, и у тебя тоже кроме меня никого. Ведь так?

— Так. Тогда ты всегда со мной, а я всегда с тобой?

— Договорились, — сказал он и поцеловал Натали. От неожиданности она вскрикнула и проснулась, не сразу сообразив, где она находится и сколько времени проспала.

В соседней комнате горел свет. Натали встала и медленно направилась туда. Тамара Львовна сидела в кресле и смотрела телевизор.

— Проснулась? — улыбнулась она. — Ты проспала почти сутки.

— Как сутки?

— Да вот так. Устала там, потом в дороге, потом здесь. Я не хотела тебя будить. Кстати, к тебе приходили.

— Кто?

— Он зайдет завтра с утра. Милиционер, который вел твое дело, когда Рудольф оформлял опеку. Помнишь его?

— Помню, — сказала Натали.

Натали впервые за последние месяцы ощутила неторопливость жизни, которая была присуща и ее семье. Тамара Львовна жила в доме одна, лишь иногда ее приезжал навестить сын, который женился и переехал куда-то за город. Там, в Америке, Натали чувствовала себя чужой и ненужной. Ей был противен сам образ жизни дяди и тети, их нападки друг на друга и на нее, крики, ложь, угрозы. Теперь и это осталось в прошлом.

Майор Волков, как и обещал, заглянул на следующее утро. Он был в курсе всей истории и уточнил лишь некоторые обстоятельства, а также взглянул на справку, которую Натали дали в больнице. Милиционер сказал Натали, что все будет хорошо, что ее случай далеко не первый, что он ускорит оформление документов насколько это возможно.

Три недели Натали прожила у соседки. Тамара Львовна была образованной и начитанной женщиной, в ее доме было старое пианино, и Натали радовала старушку своей игрой. Садясь за пианино, Натали чувствовала необычайный прилив сил. Забывалось то мрачное и тяжелое, что было позади и хотелось мечтать о чем-нибудь веселом.