Дмитрий Березин - Пару штрихов тому назад

Старик замолчал. Полная тишина в сочетании с темнотой вгоняли Художника в дремотное состояние. Быть может, это не старик замолчал, а Художник уснул. Понять это было трудно. Слова старика были все тише, говорил он все медленнее, и в конечном итоге все исчезло в пропасти пустоты. Художнику снилась Аленка, он даже услышал ее голос, звонкий, иногда чуть отдающий в нос. Она спрашивала у него про какую-то книжку, потом про то, пойдут ли они гулять и позволит ли он ей сорвать и принести домой большую ветку цветущей черемухи.

– Еще рано для черемухи, родная, да и завянет она быстро, не будет стоять, давай лучше дождемся нарциссов, купим их много-много и поставим на кухне, подарим нашей маме, – ответил ей Художник.

– Нет, папа, нет! Я хочу черемуху, она уже зацвела, – настаивала Аленка.

– Посмотри в окно, – предложил Художник, – у нас под окном много кустов черемухи. Посмотри и увидишь, что еще рано, на ней почки-то совсем недавно появились.

Художник посадил Аленку к себе на плечи, и вместе с ней они выглянули в окно. Художник вскрикнул: под окном раскачивались на ветру пышные гроздья цветущей черемухи. Дальше все завертелось, замелькало – и снова темнота, холод и тишина.

– Ты кричал, – послышался голос старика. – Ты снова спал и видел свою жизнь, ту, что у тебя была. Смотри во сне, потому что больше у тебя ее никогда не будет. Прости меня, я чувствую в этом свою вину, она навечно со мной. Но что теперь это изменит? Не изменило и тогда, семь столетий назад. Я закончил картину, и напала на меня жестокая хворь, невиданная, неописуемая. Досталось и моей жене, мы часто были вместе в то время, как я рисовал. С нами случилось помешательство, и мы так и лежали бы без чувств, если бы не наша кухарка. Больше никого в замке не было, сыновья давно выросли и были на службе при дворе короля. Кухарка клялась нам, что когда нашла нас без чувств и взглянула на картину, то ей показалось, что картина была живой – по серому нарисованному небу, а статуи, изображенные за воротами, слегка шевелились. Когда я пришел в себя, я не поверил ей и велел убираться прочь. Хотя, даже если бы я этого не приказал, она бы все равно ушла и больше никогда не переступила бы порог замка. Она побежала в город, крича по дороге, что я чернокнижник, что ведьмы вернулись и снова совершают свои обряды, и это творится не где-то, а прямо в замке. Когда у замка собралась разъяренная толпа и солдаты, те самые, с которыми я когда-то воевал с ведьмами, принялись поджигать замок, мы попрощались с женой, она ушла через тайный подземный ход. А я сидел у картины и ждал, смотрел на нее. Но я слышал лишь крики толпы, их шаги – она забрала меня раньше.

– Картина? – тихо спросил Художник.

На этот раз старик решил ответить на вопрос. История приближалась к развязке.

– Именно она, и я оказался здесь, примерно там, где оказался ты, у ворот. Это мой замок, но немного не такой, каким я его построил, а каким нарисовал на той проклятой картине! И эта стена, и статуи – все сходится. Едва я оказался там, у ворот, меня настигли ведьмы, те самые, которых я обрек на гибель из-за одних лишь подозрений и прихотей короля. Нет, убить или сжечь они меня не собирались. Лишь только осторожно обмолвились, что пути назад нет, что картина сожжена вместе с замком. Единственная ниточка, удерживавшая меня в том, прежнем мире, разорвана. Они сказали мне: «Глупцы те, кто был с тобой и отнял жизнь у нас, но еще большие глупцы, кто сжег картину, полагая, что и в ней может скрываться зло». А еще я узнал, что каждые сто лет в мой замок будут прибывать гости, но не простые. Что это значит, я понял значительно позднее. Так что ты не первый и не последний.

– И не только ты, но и все мы, – вдруг сказал Лукас.

Открывая глаза, чтобы взглянуть в его сторону, Художник вспомнил, что они глубоко под землей, в полной темноте. Но ошибся.

– Смотрите, свет! – воскликнул он. – Откуда? Такой яркий!

В подземелье откуда-то сверху прорывался тонкий луч, толщиной с маленькую швейную иглу. Благодаря ему, Художник разглядел окружающую обстановку. Это было маленькое помещение с очень низким потолком. «И как это я не ударился головой, когда заходил?», – спросил Художник сам у себя. Сам он сидел на каких-то бревнах, невдалеке на сваленной горой и почти истлевшей соломе расположились остальные. На него пристально смотрел Лукас. А на лице старика он разглядел слезы.

– Это трещина между плитами там, наверху, – предчувствуя расспросы, прошептал старик, – Как-то раз они искали нас и пытались начать делать подкоп, но из этого ничего не вышло. Трещину эту иногда заносит песком, так и было, когда мы сюда вчера пришли.

– Вчера? Значит, прошел еще день, а я не заметил? То есть я не последний, и все мы здесь замурованы? – бубнил себе под нос Художник. – Старик, скажи мне честно. Ведь есть отсюда дорога назад. Ты сам сказал про картину, про свою картину, которую сожгли.

Он, наконец, стал что-то соображать. Ему есть на кого положиться с картиной. Но как Маша поймет, что нужно делать? Художник ясно представил, как жена, найдя его лежащим на полу в комнате, просто вызовет врача или сама повезет его в клинику, где работает. Подумает она про картину, что причина в ней? Вряд ли. Даже не вряд ли, а полностью исключено. Ей будет просто не до этого. И пока она будет безуспешно биться, и пытаться привести его в чувство, искать врачей и лекарства, картина будет просто стоять в комнате. Главное, чтобы она не навредила Аленке!

Спустя какое-то время Художник знал до мельчайших подробностей истории всех остальных – и не только потому, что они их ему поведали. Все их истории были, за исключением некоторых несущественных деталей, пугающе похожи. Видения, картина, одержимость ею, затем снова видения и некая сила, заставляющая рисовать не то, к чему лежит сердце. Серые тона, могилы, стена, ворота, замок – таков сюжет. И все они здесь – таков результат. Да и сами они, все семеро, были похожи и не только тем, что были ваятелями. Все они родились в разные годы, но в один день, в день летнего солнцестояния, тот самый, в который были сожжены ведьмы. Почему-то Художник сначала не понял намеков старика на этот день, теперь же все встало на свои места.

– Значит, я все еще могу вернуться назад, раз картина цела и с ней ничего не случилось, – заявил Художник, и все разговоры мгновенно стихли.

– Можешь, – согласился старик.

– А что иначе? Я не хочу провести остаток своих дней здесь, в этом твоем замке, – Художник все время поглядывал наверх, на щель, откуда вырывался луч лунного света, казавшийся неестественно ярким. – Нет, старик, я и не думал тебя в чем-то обвинять, что случилось, то и случилось. Но я хочу туда, обратно, к своим. И ты даже не представляешь, насколько сильно хочу!