Ричард Йейтс - Плач юных сердец

— Ну, я, наверное, уже недели две или больше совсем как-то…

— Значит, так. Первым делом надо будет тебя где-нибудь хорошенько накормить, потом мы переночуем в каком-нибудь отеле, а завтра я заберу тебя в Канзас. Как тебе такой план?

— Ну, я, наверное, не против, только я не знаю твою жену и вообще.

— Прекрасно ты ее знаешь.

— Ну, я просто имею в виду, что не знаю ее в качестве твоей жены.

— Глупости, Лаура. Вы с ней прекрасно поладите. Теперь. Ты хочешь что-нибудь отсюда взять? Сумка есть, куда все это складывать?

Расчищая узкую полоску пола, он обнаружил два галстука-бабочки на резинке, какие носят обычно официанты, — такой же был у Терри Райана, когда тот работал в «Синей мельнице», — и, когда он отставил от стены ее измызганный нейлоновый рюкзак, из-за него выпал третий. То есть сюда поднимались трое молодых официантов, спали с ней, а потом случайно оставили после себя такие вот сувениры? Нет; скорее всего, это был один официант, который приходил трижды — или пять раз, или десять, или даже больше.

(— Эдди, привет, где пропадаешь?

— Ходил к этой тощей, высокой, я про нее еще рассказывал: верхний этаж, направо и до упора. Горячая девица, скажу я тебе.

— Ну это ладно, только, бля, Эдди, я бы на твоем месте держался от этого дома подальше; они там все ненормальные.

— Да ну? Ненормальные типа меня или ненормальные типа тебя? И запомни: кого хочу, того и трахаю, ясно?)

— Готова, девочка? — спросил Майкл.

— Наверное.

Но поймать такси на этой улице им не удалось; пришлось пройти пешком несколько кварталов, прежде чем они смогли остановить машину.

— Где в это время можно еще пообедать? — спросил Майкл у водителя.

— Ну, в это время, — ответил тот, — могу только подбросить вас в китайский квартал.

Потом Майкл часто поражался абсурдности этого момента: лучшим, что он мог предложить своему умирающему от голода ребенку, оказалась китайская еда. Омлет фу-юнг, жареный рис со свининой и креветки в омаровом соусе — вещи, которые американцы в большинстве своем едят лишь изредка, для разнообразия, когда и есть-то не сильно хочется, — и именно этой едой Лаура пыталась насытиться, размеренно и ритмично отправляя в рот вилку за вилкой; она не произнесла ни слова и даже не подняла головы, пока со стола не убрали последнюю пустую тарелку.

— Я возьму у тебя еще одну сигарету, пап?

— Конечно. Ну что, лучше тебе?

— Наверное.

Еще один таксист посоветовал им отель, и там, пока они стояли в очереди у стойки регистрации, Майкл начал бояться, что администратор легко может понять все неправильно: нервный, профессорского вида тип и сладкая юная хиппи, явно не в себе.

— Мы с дочерью хотели бы у вас остановиться, — осторожно начал он, глядя прямо в глаза администратору, и тут же понял, что ровно так трясущиеся старые развратники обычно и изъясняются. — Только на одну ночь, — добавил он, еще больше усугубляя ситуацию. — Думаю, нам идеально подошли бы две смежные комнаты.

— Нет, — категорично заявил администратор, и Майкл замер, приготовившись к тому, что ему предложат — или прикажут — немедленно покинуть помещение. Но когда его легкие опять заработали, оказалось, что бояться было нечего. — Нет, на сегодня смежных комнат у меня нет, — сказал администратор. — Лучшее, что я на сегодня могу предложить, — это двухместный номер с двумя кроватями. Устроит вас это, сэр?

И когда они пошли к лифту через покрытый ковром вестибюль, наверное, не в последнюю очередь этот «сэр» сообщил его походке особую легкость. Жизнь была прожита уже больше чем на две трети, а Майклу все еще не казалось естественным, когда другой мужчина называл его сэром.

Лаура уснула так крепко, что за всю ночь ни разу не пошевелилась и не повернулась, зато ее отец лежал на другой кровати без сна. Ближе к утру Майкл, как он иногда делал, когда не мог заснуть, стал шепотом читать наизусть длинное заключительное стихотворение из своей первой книги, «Если начистоту», которое нравилось когда-то Диане Мэйтленд и Саре Гарви. Он шептал так тихо, что в нескольких сантиметрах от подушки ничего уже не было слышно, но читал ясно и четко, выжимая все, что можно, из каждого слога и каждой паузы, повышая и понижая голос в нужных местах, читал без единой ошибки, потому что всегда помнил это стихотворение наизусть.

Черт! Боже мой, боже, ничего лучше он так и не написал. И не все еще потеряно, хотя книга давно уже не переиздается и даже из библиотек постепенно исчезает. Но все равно еще не все потеряно; все равно его еще могут найти и включить в какую-нибудь роскошную антологию, которую сделают потом обязательным чтением во всех университетах.

И он начал читать его снова — неторопливо, с самого начала.

— Пап? — окликнула его Лаура с другой кровати. — Ты не спишь?

— Не-а.

Он испугался, что она скажет, что слышала, как он шепчет, забеспокоился и моментально приготовил объяснение: наверное, кошмар какой-то приснился.

— Я просто немножко голодная, — сказала она. — Может, можно уже спуститься и позавтракать?

— Конечно. Иди первая в ванную, прими душ, если хочешь, а я пока оденусь.

Он с облегчением подумал, что она вроде бы не слышала, как он шепчет, но потом, когда он застегивал молнию на ширинке, ему пришло в голову, что, может, она и слышала, но подумала, что все это как-то странно и даже дико, но спрашивать ничего не стала. У хиппи, говорят, в чужие трипы вмешиваться не принято. Каждый занят своим.

Днем, когда их самолет парил над землей на какой-то невозможной высоте, Лаура оторвалась от своего окна и сказала:

— Пап, тут такое дело, я подумала, что, наверное, лучше тебе сказать. Я, наверное, беременна.

— Да? — И Майкл улыбнулся, чтобы показать, что новость его ничуть не ошеломила.

— Ну то есть, может, у меня пару раз не было месячных просто потому, что я… ну, не знаю… не очень хорошо себя чувствовала и все такое. И я не знаю, кто это, — в смысле, не знаю, от кого это. Я не очень четко помню, что было этим летом.

— Вот как! — сказал он. — Думаю, что теперь, милая, тебе уже не стоит об этом беспокоиться. Мы сходим с тобой в университетскую больницу, они там сделают тест, а потом, если это подтвердится, мы сразу же эту проблему решим. Ладно?

И он едва не растаял от собственной доброты. Он сказал, что в больнице у него есть знакомый врач, который может дать неофициальное направление в одну клинику в Миссури, где прерывание можно легко и быстро устроить; все будет хорошо, пообещал он.

Но как только необходимость в утешениях отпала и Лаура снова отвернулась к окошку, Майкл несся по небу с отчаянием на лице. Его дочь может оказаться беременной в девятнадцать лет и так никогда и не узнает, кто отец ее ребенка.

В аэропорту Сара обняла Лауру и чмокнула ее в щечку, давая понять, что профориентацией она больше не занимается, они сели втроем в машину и поехали домой с обманчивым ощущением товарищества.