Фред Стюарт - Век

Она была одинока.

Подобно миллионам других людей, графиня де Бомон в результате Депрессии оказалась в финансовой яме. Но Люсиль при всех ее недостатках обладала мужеством — потеря состояния совсем не расстроила ее. Она выставила свой великолепный дом на Пятой авеню на продажу. Когда ей не удалось найти покупателя — дома-музеи стали никому не нужны, — она сделала широкий жест и подарила его Нью-Йоркскому университету. Продала с убытком для себя часть обстановки и переехала со своими любимыми вещами в модный, однако, безусловно, не аристократический отель «Елисейские поля» на Пятидесятых Восточных улицах.

Ее муж не смог этого перенести. Граф де Бомон любил земные блага и не любил номера в модных отелях. Поэтому он упаковал свои хорошо сшитые костюмы в сумки от Луи Вуиттона, написал Люсиль на своей гербовой бумаге прощальную записку в три строчки и отбыл во Францию.

Потеря третьего мужа была для Люсиль более тяжелым ударом, чем потеря денег, и в течение нескольких недель она была на грани отчаяния. Она даже отправилась в кафе-автомат и съела гамбургер, бросив тем самым вызов его вегетарианским принципам (то, что она нашла гамбургер удивительно вкусным, поразило ее). Но Люсиль не была еще готова признать свое поражение. Она была здорова, имела достаточно денег, чтобы жить с комфортом, и постепенно бодрость духа стала возвращаться к ней.

Проблема состояла в том, что она была одинока.

Поэтому, когда она узнала о трагическом несчастном случае с Лорной и Карлом Марией, у нее загорелась идея взять к себе свою странную толстую внучку. Они обе были, в сущности, совершенно одиноки, и кто еще, кроме нее, оставался у ребенка в этом мире? Люсиль послала телеграмму в лионский монастырь и попросила девочку приехать к ней. К ее великой радости, Габриэлла согласилась.

Она прибыла в Нью-Йорк 5 мая 1934 года. Люсиль, которая не видела ее со времени похорон Виктора за пять лет до этого, была поражена ее внешностью, когда та спустилась по трапу. Габриэлле исполнилось четырнадцать лет, она вытянулась, и ее рост был около ста восьмидесяти сантиметров. Она также растолстела и весила теперь сто десять килограммов. Габриэлла выглядела тучной великаншей. Поверх твидового костюма на ней было суконное пальто, на ногах черные лакированные туфли без каблука. Волосы были вымыты, но не уложены в прическу, брови следовало бы выщипать. Когда Люсиль оглядела Габриэллу, сама мысль полностью изменить внешность девушки захватила ее воображение. Но ей, конечно же, придется выкроить для нее время за счет своих дел.

Она подошла и поцеловала ее.

— Моя дорогая, дорогая Габриэлла, — сказала она. — Я так рада тебя видеть.

— С вашей стороны было очень мило послать за мной, бабушка, — ответила застенчивая девушка.

— Совсем нет, деточка, я так ждала твоего приезда. Я ведь осталась совсем одна. То, что ты будешь жить со мной, доставит мне огромное удовольствие. Давай возьмем носильщика, а до города доберемся на такси.

— Просто здорово вернуться снова в Нью-Йорк, — сказала Габриэлла, оглядываясь по сторонам. — В Европе хорошо, но Нью-Йорк — все же мой родной дом.

Люсиль нежно обняла ее:

— Как хорошо, что ты вернулась домой.

В такси Люсиль осторожно избегала упоминаний о происшедшем в Бельгии.

— Ты знаешь, я никогда не думала, что привыкну к тому, что у меня нет ни своего лимузина, ни шофера, — сказала она. — Можешь себе представить, я ведь никогда не водила автомобиль. В мои годы леди никогда не водили машины сами. Ну а теперь я привыкла к такси. Удивительно, к чему только можно привыкнуть, даже в моем возрасте.

— Вы скучаете по своему дому, бабушка?

— Нисколько. Он был слишком велик для меня, а счета! Счета за отопление, расходы на прислугу, на свежие цветы… Конечно, все было чудесно, пока шло своим чередом, но, боюсь, те времена ушли навсегда, по крайней мере для меня, благодаря мистеру Рузвельту. Боже мой, неужели ему так нравится облагать людей налогами? Конечно, я понимаю, что это неизбежно. Мы не можем позволить людям голодать. Конечно, все мои друзья терпеть не могут этого человека, но я думаю, что он скорее привлекателен. В нем есть щегольство. Мистер Гувер был таким мрачным. Я даже носилась с идеей голосовать за Рузвельта на следующих выборах. Я бы это сделала хотя бы для того, чтобы досадить своему сыну.

— Мне кажется, — сказала Габриэлла, — что дядя Дрю его ненавидит?

— Совершенно его не переносит!

«А я ненавижу дядю Дрю», — подумала Габриэлла.

Номер в отеле, расположенный на шестом этаже, состоял из достаточно просторной гостиной, небольшой столовой, кухоньки и двух спален с ванными комнатами. Все было недавно окрашено, а изящная мебель Люсиль делала номер элегантным, несмотря на недостаток свободного пространства.

— Что ж, не так много, но здесь наш дом, — сказала Люсиль. — У меня убирают, что само по себе немало. Вот это — твоя спальня, моя дорогая. Вид на улицу так себе, но зато во дворе уютный небольшой садик. Я надеюсь, ты аккуратная! Мне бы не хотелось видеть твою одежду по всему дому.

— О, я аккуратная, бабушка. Монахини следили за этим.

— Хорошо. А вот и наша Bien-Aimee! Подойди познакомься с моей внучкой, дорогая.

Смешная черная кошка с оранжевыми и белыми пятнами и большим оранжевым пятном во всю левую щеку, что делало ее особенно заметной, вошла в комнату. Люсиль схватила ее обеими руками, прижала к себе и погладила шерстку.

— Когда познакомишься с ней поближе, — сказала она, — ты увидишь, что Bien-Aimee — душка. Но сначала она бывает вредной. Правда, она красавица? Пестренькая. Поздоровайся с Габриэллой, Bien-Aimee.

Кошка смотрела на девушку с холодным презрением. Габриэлла протянула два пальца и попробовала погладить головку.

— Смотри-ка! Она тебя не оцарапала. Это хороший признак. Я думаю, мы отлично поладим. Распаковывай свои вещи, дорогая, а потом мы выпьем чаю. У нас ведь есть о чем поговорить.

— Почему дядя Дрю так плохо относился к моей маме? — спросила Габриэлла, когда бабушка полчаса спустя разливала чай из серебряного чайника благородной формы в стиле эпохи Регентства [75] Эпоха Регентства — начало XIX в. .

— Ах, конечно, но он ведь неблагородно поступал и по отношению ко мне, — ответила Люсиль печально. — Все это отчасти и по моей вине. Я надеюсь, ты не ешь сахар?

— Да, два кусочка, пожалуйста. И молоко.

Бабушка нахмурилась:

— Мы тебя быстренько вылечим от этого. Сахар тебе крайне вреден. Больше ты не получишь ни печенья, ни кексов, ибо я их не одобряю. Но два кусочка хлеба с маслом я могу предложить, если тебе захочется.

— Спасибо, бабушка, я очень проголодалась.

Люсиль воздержалась от комментариев по поводу ее аппетита и дала ей чаю и хлеба.