Виктор Ерофеев - Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Маша. Не понимаю, почему француз решил проверить на нем свое лекарство. Ведь пушкинские стихи на иностранных языках не звучат. Я помню чудное мгновение. Как это будет по-французски? Чего смеетесь? Или: ночевала тучка золотая… Вот пример чистой банальности.

Саша. Его беда была в том, что этой обезьяне все время глубинно везло.

Наташа. Он очень жестоко обращался с женщинами. Он их использовал, как Воронцову с Раевской. Он споил няню. У него в каждом городе были невесты: в Ташкенте, Берлине, Милане, Токио.

Гриша. Он там не был.

Наташа. Он заначил невест даже в тех городах, до которых он не доехал.

Глаша. Он выпил из нас все жизненные соки. Он выдавил нас, как апельсин, еще до нашего рождения. Лучше было родиться от свежего кучера.

Наташа. Я не люблю апельсины, мне подавай банан. Схороним папеньку, как шута, а маменька пусть и дальше танцует на Аничковских балах.

Маша. Он больше волновался за свои книги, чем за детей. Я вообще не люблю его стихов. Мне, честно сказать, нравится Лермонтов.

Наташа. А мне — Пелевин. Я его за одну ночь всего прочла. Вот культовая фигура. Как Загоскин.

Глаша. А я вообще не люблю читать. Я люблю молиться. Он в Бога не верил.

Саша. Пушкин и Бог — несовместимые понятия. Самая пошлая тема: отношение Пушкина к Богу. Это он первым в России в душе написал слово Бог с маленькой буквы.

Маша. Он не любил Родину. Обосрал русский народ. Общался с этим идиотом, Чаадаевым. Попов осуждал за длинные бороды. Все одеяла тащил на себя.

Глаша. У него не было друзей. Со всеми перессорился.

Наташа. Вот, если сравнить, Никита Михалков честнее Пушкина.

Маша. Это нетрудно. Пушкин был эфиопом.

Саша. Критика его не уважала.

Маша. Поэтому мы все такие уроды. С круглыми лобиками.

Саша. Он был поверхностным отцом. Беспокоился о моей сыпи, но как-то всегда между прочим, верхоглядно.

Глаша. Если бы Пушкин попал Гитлеру в плен, его бы уничтожили как низшую расу.

Саша. Дети Гитлера вышли породистее детей Пушкина.

Гриша. Он писал матерные стихи. Против царя.

Саша. Подлец, он писал против Польши. Против Европы. С Жуковским выпустили подлейшую брошюрку «На взятие Варшавы». Немцы, чтобы показать глубину его падения, уже шесть раз перевели папашкин пасквиль «Клеветникам России». Он не был демократом.

Маша. Зачем Дантес целился Пушкину в пах?

Саша. Нарочно. Чтобы было веселее.

Маша. А если бы он попал?

Гриша. В Дантесе есть что-то от Данте.

Глаша. Значит, наша мама святая? Да?

Наташа. Да, папочка был грустный бабник. Не нашел ни в ком своего идеала.

Маша. Мать натерпелась. Он проигрался в карты. Его не на что хоронить.

Саша. Он никогда не был за границей, кроме Армении. Он был глубоко провинциальным человеком.

Глаша. Когда-нибудь, через двести лет, люди спросят: а что, собственно, написал Пушкин? И что мы им на это ответим?

Саша. Одни, с позволенья сказать, афоризмы.

Маша. За которые его сослали.

Глаша. Сослали? Куда?

Наташа. Никуда. Он все придумал, придурок.

Гриша. Недоносок.

Наташа. Обезьяна. Он так похож на обезьяну, что слуги хохочут, не могут сдержаться.

Глаша. Однажды он подарил маменьке прозрачную ночную рубашку и сказал, что его стихи такие же прозрачные, через них все видно.

Наташа. Если на свете есть пошлость, то это он.

Маша. Он не любил православную церковь. Он никогда не постился. Недаром его не любил Гоголь.

Глаша. Его не любили дворовые. Пьяный, в грязном халате. Вокруг любовницы: немки, американки. От него вечно плохо пахло. Мочой.

Наташа. Что взять с эфиопа?

Гриша. Мама всегда брала сторону его критиков. Она судорожно стеснялась Пушкина, как и мы. Она приходила в ужас от его жеребячего слива легких слов. Несколько десятков поэм она порвала и выбросила. Она кричала по ночам. Она приползала к нам сюда в детскую на карачках и рассказывала, как она его ненавидит.

Глаша. Он на всех набрасывался, кричал, визжал. Злой карлик с длинными заусенцами. Когда он умрет, надо будет немедленно запретить публикацию его стихов, а архив быстро уничтожить. Никто и не спохватится, кроме пьяницы Нащокина.

Наташа. Пушкин — графоман.

Саша. Если он умрет, мы будем жить грамотно, профессионально, потихоньку. Он больше не будет летать между нами кометой и подсвистывать. Он всегда мне подсвистывал, называл своим любимцем. Думал, мне это нравится, а я краснел за него, он даже подсвистывать не умел.

Гриша. Пушкин запрещал нам смотреть телевизор. Он посылал нас в деревню к больному головкой дедушке, чтобы тот откусил нам всем носики.

Глаша. Зато семечки он поощрял, не знаю, почему, и чтение детективов.

Саша. У него всегда были заляпанные очки. И стаканы, из которых, давясь и икая, он хлестал шампанское.

Наташа. Он бросил маму в самый тяжелый момент, сказав напоследок, что она глупая и недобрая, в сущности, женщина.

Маша. Я, может быть, цинична, но я скажу. Если Дантес его бы не подстрелил, я бы сама подсыпала ему крысиного яда.

Глаша. А я бы его кастрировала и детородные органы выбросила собакам.

Саша. Собаки не станут есть эту гадость.

Гриша. Признаться, я все равно его по-своему люблю. У лукоморья дуб зеленый. Ну, конечно, не Мойдодыр, но папа мог бы стать неплохим писателем для подростков. Впрочем, это мое сугубо личное мнение. Он был чудовищным эгоистом. Он говорил, что русский бунт хуже маркиза де Сада.

Саша. Однажды мы пошли с Пушкиным в кино. На американский фильм. Кино было слабое, но он, дурак, смеялся до слез.

Маша. Он был высокомерной сволочью. Он не любил смотреть, как я танцую. Он говорил, что я научилась танцевать у собачек. Можно я потанцую?

Саша. Танцуй, Маруся! Когда-нибудь филологи проанализируют его стихи и скажут: он все содрал у французов.

Маша. Он был жадным человеком. Пошли мы с ним в зоопарк. Папа, купи мороженое! Молчит. Папа, ну хоть самое дешевое эскимо за одиннадцать копеек! Он развернулся и, напустив на себя вид драматического еврея, говорит: ни за что не куплю!

Глаша. Ты хорошо танцуешь, Маруся! Я тоже буду танцевать! Его равнодушие не знало пределов. Когда он признался, что он всех ничтожней, то тут же добавил: Я воздвиг себе нерукотворную стат у ю. Хватит вам смеяться на весь дом!