Зарин Андзор - Караван в горах. Рассказы афганских писателей

— О, этот низкий, подлый мир…

Тяжело поднявшись, старик наливал курице воды, сыпал зерна и приговаривал:

— Вот, старушка, подкрепись, а то ведь проголодалась.

Потом он шел в комнату, ложился в постель и, закрыв глаза, устало говорил:

— А теперь давай спать, старушка. Спокойной ночи…

Просыпался он в плохом настроении и на весь день уходил из дому.

Однажды вечером старик вернулся в мрачном расположении духа. Таким курица его никогда не видела. Он сел возле мангала, и по щекам покатились слезы. У курицы сжалось сердце. Она вообще жалела старика.

Долго он так сидел, не вытирая слез. А курица на него смотрела. Затем он, как обычно, вдохнул белый дым, закашлялся, сделал еще затяжку и, глядя на курицу красными, воспаленными глазами, проговорил:

— Нет горше этой жизни, старушка… А это тебе… — и он выдохнул на курицу дым.

Курица ощутила знакомый, приятный запах. Ноги обволакивала ватная усталость. Воздух вокруг становился вязким и осязаемым. Ей казалось, что если она расправит крылья и попытается ими взмахнуть, то они увязнут в густом воздухе, а земля уплывет из-под ног. Все предметы летали над головой.

— Старушка, зачем только мы приходим в этот мир? Ради чего живем?

Старик с силой ударил себя кулаком в грудь.

— Однажды вот здесь разорвется… — крикнул он, — от боли и тоски…

Глаза его снова наполнились слезами.

— Для чего я живу? Скажи ты мне, для чего? Чтобы кривляться и смешить людей на базаре? — Как всегда, он прислонился к стене. — О, этот подлый, низкий мир…

Он посмотрел в полузакрытые глаза курицы.

— А что ты делаешь целыми днями, когда меня нет? Ведь не сладко тебе в одиночестве?

Старик помолчал.

— Ладно, что-нибудь придумаем.

На следующий день старик принес шесть белых, красивых яичек, показал курице и сказал:

— Ну, старушка, гляди, что я тебе принес! Скоро ты у меня будешь с цыплятами гулять по двору. Целых шесть штук. А они будут бегать и пищать. Вот так… — и старик забегал по сеням, изображая цыплят. — А если расшалятся или набедокурят, ты им всыпь хорошенько. Ясно?.. — и он сердито заклокотал своим старческим голосом, затряс головой и весело произнес: — Ага, вот здесь будут бегать цыплята, маленькие пискуны. Я за ними, а они от меня. Из угла в угол. — Старик засеменил, потом встал на четвереньки и, радуясь как ребенок, с хохотом прополз от стены к стене.

Запыхавшись, поднялся и сел возле мангала. С наслаждением втянул в себя белую паутинку дыма и уставился в потолок. Посидел, тяжело вздохнул, ушел в комнату и, задув лампу, сказал:

— Ну, а теперь давай спать, старушка. Спокойной ночи.

Прошло три дня. Курицей овладело неведомое ей до той поры беспокойство. Она ходила по сеням и ворчала, словно жаловалась. Старик вышел во двор и вернулся с охапкой соломы. Растелил ее в углу сеней, приговаривая:

— Ну вот, старушка, сама чувствуешь, что время твое подошло. — Курица села на яйца.

С тех пор, возвращаясь домой, старик подходил к курице, спрашивал:

— Ну как, старушка? Когда наконец твои малыши появятся на свет?

Курица что-то ворчала в ответ, и старик отходил, извиняясь:

— Ладно, ладно, не сердись, не буду тебе мешать.

Теперь курице доставались самые сладкие крошки. Она почти не двигалась и не могла вволю поесть и попить. А старик, когда она вставала с гнезда, с нежностью смотрел на шесть белых яичек и говорил:

— Ты уж, старушка, постарайся, чтобы они поскорее вывелись, — и шел разводить в мангале огонь.

«Почему он не несет мне поесть? — думала курица. Заклокотала ворчливо, но старик не пришел. Курица с утра ничего не ела и проголодалась. Даже голова стала кружиться. — И огня не разводит», — рассердилась курица, почувствовав себя оскорбленной оттого, что ее забыли, и решила сидеть в гнезде, не вставая. В конце концов ее сморил сон. Проснувшись среди ночи, она увидела в приоткрытую дверь слабый свет керосиновой лампы. Стонов не было слышно. Курица снова закрыла глаза.

Проснулась, когда уже совсем рассвело, но не двигалась с места, в ожидании старика. А он все не вставал со своего лежака. Тогда курица осторожно поднялась на ноги и заковыляла к комнате. Лампа по-прежнему горела. Курица с трудом взлетела на лежак и увидела, что глаза у старика открыты, но зрачки неподвижно застыли, как будто матовой пленкой затянуло прежний живой блеск. Курица клюнула его в лоб. Старик не пошевелился.

«Почему он не хочет вставать», — подумала курица и взобралась старику на грудь. Ей припомнилось, как он ударил в это место кулаком и с горечью сказал: «Однажды вот здесь разорвется… От боли и тоски…» А теперь его грудь была холодной и неподвижной.

Курица заковыляла по телу старика и почувствовала, до чего он худой и костлявый. Остановилась возле торчащих из-под штанин босых ног. Голод давал себя знать. Она побродила по комнате в поисках чего-нибудь съестного. Ничего не было, ни крошки. Перед глазами поплыли черные круги. Она вернулась в сени. Дверь наружу была заперта. Голод своим холодным дыханием все смелее стал пробираться к ней под перья.

«А если старик так и не встанет?» — подумала курица и снова отправилась на поиски. Ни капли воды, ни единого зернышка. Голод грозил лишить ее последних сил. Ворча, курица опять пошла в комнату. Рот у старика был полуоткрыт, глаза устремлены в потолок. Так он обычно сидел у мангала, когда вдыхал белый дым.

Курица остановилась и ждала, что старик сейчас выдохнет дым на нее. Но тот не шевелился. Курица вернулась в сени, села на яйца и закрыла глаза.

Проснулась она уже вечером. Лампа по-прежнему горела. Курице показалось, что старик только сейчас вернулся домой, и она пошла в комнату. Но старик лежал так же, как утром, с полуоткрытым ртом, устремив глаза в потолок. Курице стало страшно. Она несколько раз принималась громко ворчать, но старик не шевелился. Тогда она взобралась на лежак. От напряжения у курицы даже в глазах потемнело. Она клюнула старика в лоб, прошла по его телу. Все бесполезно.

Вернувшись в сени, она посмотрела на яйца в гнезде. Сколько дней она отдавала им свое тепло! «Еще день и вылупятся цыплята».

— А что я им скажу? — проворчала она, снова садясь на солому, где лежали все шесть яичек.

Проснулась она, когда было совсем светло. Из комнаты старика шел какой-то незнакомый запах. Курица пошла туда, но там ничего не изменилось. Керосиновая лампа с черным от копоти стеклом стояла на том же месте, но в ней больше не трепетал язычок пламени.

Курица вскочила на подоконник. Сквозь грязное стекло была видна улица, там играли дети. Курица ударила клювом по стеклу. Дети заметили ее и принялись смеяться, показывая на нее пальцами.

«Что их насмешило?» — подумала курица, спрыгнув с подоконника. Вернувшись в сени, она посмотрела на лежащие в соломенном гнезде яйца и ей показалось, что они чуть-чуть шевелятся.