Войцех Жукровский - Каменные скрижали

— Иди сюда, — позвал раджа. — Мы должны выпить на брудершафт. Садись рядом с Грейс — Девушка сидела, утонув между кожаными подлокотниками кресла, задумчивая, чужая, однако Иштван успел заметить, что обе ладони Грейс держала на коленке, которую он только что поцеловал.

— Ей больно, — сказал раджа.

…Тереи опять с отвращением посмотрел на белый смокинг, висящий на спинке стула. Лопасти панкхи гонялись за собственной тенью на потолке. Ящерица, словно вылепленная из хлебного мякиша, медленно передвигалась по стене.

«Неужели я влюбился? — покачал он головой; ему была неприятна эта неожиданная женитьба. — В конце концов, ничего не изменится, все равно они будут моими друзьями», — думал Иштван, но все, же испытывал какую-то неясную обиду. Будто и в самом деле он прощался с девушкой, терял ее. Прощания… Зима пятьдесят пятого года. Хмурое лицо Белы Сабо на будапештском вокзале.

— Какой же ты счастливый! Я всегда мечтал увидеть Индию… Я сделаю это per procura [3] Per procura (лат.) — здесь: не сам. , увижу ее твоими глазами. Только пиши мне обо всем! Я рад, что тебя посылают, но мне жаль с тобой расставаться.

— Я вернусь, не успеешь оглянуться. Через три года придешь меня встречать.

— Какой смысл загадывать? — загрустил Бела. — Три года по нынешним временам…

Шипел пар, застывая в иглистый иней на стыках труб. Лязг железа, посапывание паровоза усиливали чувство холода, пробирали ознобом. Однако Бела не умел долго грустить.

— Если тебе эта Индия надоест, дай мне знать, я о тебе такое в МИДе наговорю, что тут же отзовут. Иштван стоял на площадке вагона, медная ручка двери, казалось, плавилась в руке. Поезд уже тронулся, и окутанный дымом Бела ускорил шаги, помахивая широкополой шляпой. Окно с наплывами льда не хотело открываться. Поезд из вокзальной полутьмы выехал в покрытые льдом поля, отражавшие зеркальным блеском солнце так, что пришлось зажмурить глаза.

Он оставлял друга в тот момент, когда, казалось, запахло переменами, радостным беспокойством, в воздухе чувствовалось какое-то нетерпеливое напряжение, В кафе, заслонившись листом партийной газеты, люди шептались о скорых перемещениях в правительстве.

Вскоре письма, которые он начал получать — полные язвительного юмора, скептических замечаний и слов надежды, — стали явно свидетельствовать о том, что в стране что-то происходит. Только газеты остались такими же — серые, дышащие скукой печатные колонки. Напрасно Иштван искал в них намеков на какие-нибудь изменения.

И тут он начал завидовать Беле, что тот остался в Будапеште, что непосредственно ощущает сильное, объединяющее всех венгров желание перемен…

Иштван улыбнулся, вспомнив его язвительные слова: человек не должен быть только фабрикой по производству говна, и жить лишь для того, чтобы получать сырье для этой продукции. Кровь в венах — как свернутое знамя. Мы должны об этом помнить.

Как только вернусь со свадьбы, напишу Беле, — решил он, — расскажу о Грейс, опишу все по порядку, и мне сразу станет легче.

Свадебный подарок был уже давно приготовлен — продолговатый сверток в белой бумаге, обвитый, как нога танцовщицы, золотой ленточкой. Тереи не имел возможности удивить щедрым даром, поэтому выбрал покрытый глазурью кувшин, который понравился Грейс на венгерской выставке. Она долго держала его в руках, а толстощекое лицо с пышными усами, нарисованными кистью крестьянского художника, посматривало на нее круглыми, немного удивленными глазами.

— Я могла бы поклясться, что это сделано в Индии, — сказала Грейс — Сразу видно, что гончар получал удовольствие, вылепливая эти формы…

Внутрь, под крышку кувшина Иштван вложил бутылку «Палинки», он помнил и о женихе, который по английскому обычаю любил выпить перед едой стаканчик plum brandy [4] Plum brandy — сливовая водка (англ.) . .

Он услышал шуршание гравия под колесами тормозящего автомобиля и долгий, триумфальный вой клаксона. За окном появилась коренастая фигура чокидара, который поскреб пальцем проволочную сетку, расплющил на ней нос и, заслоняясь с обеих сторон руками, попытался разглядеть Тереи в полумраке комнаты.

— Сааб, Кришан приехал.

— Хорошо. Я слышал.

Благодарность, высказанная словами или улыбкой, была бы признаком слабости, подрывом авторитета. В этой стране благодарить следовало монетой.

Он надел смокинг, поправил узкие концы галстука-бабочки.

Когда Иштван потянулся за свертком, в комнату проскользнул уборщик, который, похоже, подслушивал за дверью или подглядывал в замочную скважину, он схватил черными, тонкими, как прутики, руками подарок.

Они прошли через холл; sweeper [5] Sweeper (англ.) — уборщик. , убедившись, что одной рукой может удержать сверток, осторожно открыл первую дверь. Через вторую, обитую сеткой, ударил в лицо зной. Вышли на веранду, заросшую «золотым дождем». Густая, тенистая листва зашелестела, словно ее привело в движение дуновение ветра. Ящерицы взбирались по переплетению гибких веток, прыгали в листья как в воду.

Неожиданно скрипнуло тростниковое кресло, из него встал небольшой худой мужчина, темная кожа резко контрастировала с белым открытым воротником, его с красными прожилками глаза блестели, словно он только что плакал.

— Почему вы здесь сидите, господин Рам Канвал?

— Чокидар как-то раз видел меня с вами и причислил к кругу ваших знакомых. Он разрешил мне войти, но предупредил, что вы скоро уезжаете, поэтому я решил подождать вас здесь.

— Чем я могу быть полезен?

— Я не предупредил о своем визите по телефону, прошу извинить. Я вам принес картину, это займет одну минуту, — он нагнулся, достав из-за кресла подрамник, обернутый листом бумаги, и начал нервно разрывать шпагат. — Вы любите живопись и сразу все поймете. Присядьте на минуту, — он пододвинул плетеное кресло.

Рам Канвал так горячо уговаривал, с такой надеждой, что Тереи подчинился. Он присел на краешек кресла, своей позой доказывая, что спешит.

Художник встал возле лестницы в желтом свете заходящего солнца, поворачивая полотно так, чтобы лак не блестел.

— Вот теперь хорошо, — остановил его Иштван.

Из глубины темной веранды, сквозь неподвижные гирлянды покрытых рыжей пылью листьев и кисти засохших цветов Тереи взглянул на картину. На красном фоне были видны фигуры с тонкими ножками, закутанные в серо-голубые полотнища, они несли на головах огромные, цвета осиного гнезда, корзины. Иштван едва смог разглядеть деформированную под тяжелым грузом человеческую фигуру; картина производила сильное впечатление, была написана мастером. Сверху ее держала узкая девичья рука художника, прикрытая светлым чесучовым рукавом. Дальше дрожало небо цвета желчи, и красный тюрбан сторожа склонялся к голове уборщика, по-бабьи повязанной платком. Они оба с интересом рассматривали противоположную сторону картины, бурое натянутое полотно с несколькими пятнами краски.