Фабрис Каро - Фигурек

Она смотрит на часы, несколько секунд обдумывает предложение и наконец поднимает на меня глаза. Промедление с ответом кажется мне бесконечным, в ожидании успеваю тринадцать раз повторить «ну и дурак!».

— Разве что ненадолго, на часок, потом мне надо вернуться.

Буквально сраженный эдаким сюрпризом, я едва не въезжаю на тротуар. Чтобы сосчитать те «ну, ладно», которые были мной получены в ответ на галантные приглашения, хватило бы пальцев одной руки — и к тому же руки прокаженного.

Я сдержанно улыбаюсь, поди-ка прочти по моей улыбке, что артериальное давление в этот момент у меня едва избежало…

— …драмы, но я пишу и комедии, от настроения зависит. Когда не все ладится, предпочитаю переходить на более легкое…

— Да? А я бы подумала, что наоборот…

— Чаще всего так оно и бывает… Но, думаю, у меня все строится на феномене равновесия, взаимодополняемости: театр компенсируется жизнью и наоборот. Тут вступает в действие некая система душевных сообщающихся сосудов…

Пытаюсь изобразить кавычки пальцами и вообще стараюсь все показывать на пальцах, это довольно смешно, — словно бы я боюсь, что между нами образуется хотя бы чуточка пустого пространства.

Она курит — невозможно чувственно курит, чередуя неглубокие затяжки с крохотными глоточками кофе, и это напоминает мне Бувье с его красным лицом и чечевицей, но стоп — дальше сравнению места нет.

Меня парализует ее аура: при ней совершенно немыслимо оставаться естественным. Последняя женщина, с которой я говорил наедине — если не считать матери и булочницы, — была учительница английского, которой мне пришлось сдавать устный экзамен на бакалавра. То есть вопреки ту tailor опыт у меня весьма not rich [24] Tailor (англ.) здесь: «внешний вид» — от пословицы «the tailor makes the man» («портной творит человека»; или «одежда красит человека»), not rich — небогат. .

Единственное средство освободиться от стресса, кажущегося непреодолимым, — перенести центр тяжести нашей беседы на другое.

— А вы давно в Фигуреке?

Затяжка, глоток.

— Несколько лет. Не скажу, сколько в точности, потому что скромна! (Задорный взгляд.) Как многие в нашей среде, чем только не занималась — тут и летние террасы в кафе, тут и лыжи зимой, и магазины готового платья, и вернисажи… Мне была даже подарена привилегия участвовать в съемках телепередачи — «Теледети» с Артюром [25] Артюр (Arthur, наст, имя Jacques Essebag, p. 1966) — французский продюсер, актер и телеведущий. Семейная развлекательная передача французского ТВ «Теледети» предполагает участие публики и приглашенных знаменитостей. : я сидела как раз позади него, хотя обычно эти места приберегают для улыбающихся свадебных генералов… Но я проникла туда благодаря самому что ни на есть нахальному блату: моя мама уже сидела позади Полака [26] Мишель Полак (Michel Polac, p. 1930) — французский писатель, публицист, теле- и радиожурналист. Передача «Право на ответ» показывалась на 1-м канале в 1981–1987 годах, и обсуждались франкоговорящей публикой не только разговоры в студии, но и то, что там разрешалось курить (курение в телепавильонах было тогда строжайше запрещено). В конце концов, из-за многочисленных жалоб французских семей и тогдашних членов правительства передачу закрыли. в восьмидесятых — тогда была такая передача «Право на ответ»… Я понимаю, как мне повезло, насколько мне известно, не всякому из моих коллег выпадала такая удача!..

— Не жалейте их, им ведь зато не нужно без конца обсуждать за ужином преимущества ловли на воблер щуки, а также ночного судака на воблер, сравнивая этот способ с ловлей на мормышку, и приходить в восторг, разглядывая фотографии прыщавого юнца…

Она хохочет — первый раз вижу ее смеющейся от всей души.

— У вас прелестная семья, а ваша мама — настоящая кулинарка! Люди, которым платят за то, чтобы они отведали паэлью или запеканку из кабачков с сыром, на этой планете встречаются крайне редко, так что вы зря за меня беспокоитесь.

— Вы забыли, что вам платят и за восхищение мной!

— Ну, тут, если вы хотите, чтобы я играла еще лучше, — дайте почитать то, что вы пишете.

— При случае передам вам тексты.

В последний момент лучше избежать скользкой темы: надо же еще раздобыть неизвестную пьесу, которой будет приписано мое авторство. Она смотрит на часы и допивает кофе — уже совсем со дна.

— Мне пора.

— Если вопрос не покажется вам чересчур нескромным, ответьте, ради какого типа работы вы сейчас уходите…

— Скажем так: вы не единственный мой возлюбленный…

Она произносит это шутливо, но, как бы ни была абсурдна моя реакция, я чувствую, как во мне внезапно просыпается ревность, очень, очень неприятное ощущение, поверьте.

И ощущение это не покинет меня весь день. Напрасна оказывается и попытка пойти на церемонию в честь некоего Кастеллана — ничего не помогает, как все там ни первоклассно, как ни великолепно, сам я то и дело промахиваюсь, ошибаюсь, делаю не то.

Во время надгробного слова мне так и не удается избавиться от видений, скоро ставших навязчивыми. Нехитрая мысль о том, что Таня может хотя бы чуть-чуть сблизиться с другим клиентом, стала для меня настоящим кошмаром. Меня от этой мысли просто физически тошнит.

Как ни странно, у моего соперника вполне определенное лицо: медальный профиль и словно выточенные черты Лорана Бонне, красавчика из моего класса в коллеже, я люто его ненавидел, не имея, впрочем, на то никаких оснований, но ведь когда ты урод, хватает и того, что другой — красавчик. Возникавшие на разных этапах моей жизни проблемы, как правило, представали передо мной в облике Лорана Бонне, он обратился в живую аллегорию всего, что способно отравить мне существование. Человек, который первым прислал письмо с отказом взять меня работать на лето, был Лоран Бонне. Все домовладельцы, не захотевшие вернуть мне задаток за квартиру, были как две капли воды похожи на Лорана Бонне. Девушка, которая отводит взгляд, увидев, как я ей улыбаюсь, думает о Лоране Бонне. Слова, которых мне никак не найти для своей пьесы, улетают прямо к Лорану Бонне и запечатлеваются в его памяти. Вундеркинды восемнадцати лет, которыми все единодушно восхищаются, пока ты ищешь свой стиль, все они — Лораны Бонне.

Ну и стало быть: другой клиент Тани — это Лоран Бонне.

Я часто думал, что встреча с ним настоящим оказалась бы лучшей терапией — встреча с добряком, раздувшимся от сытой мелкобуржуазной жизни, затраханным своими Кевином и Камиллой, работающим в каком-нибудь агентстве недвижимости, сверкающим лысиной… Такая встреча и камня на камне не оставила бы от моей маниакальной кристаллизации.

В данном случае более практичным решением было бы заключить контракт с Фигуреком на эксклюзивных условиях, и, вероятнее всего, у них это предусмотрено. Но, поскольку я отлично сознаю, что мне не хватит средств зарезервировать Таню для себя одного, альтернатива такая: либо я соглашусь с кем-то ее делить, либо сойду с ума.