Жорж Перек - Жизнь способ употребления

Разумеется, Эмилио не знал, кому был адресован этот недописанный черновик. Он до такой степени доверял Летиции, что вначале подумал, что она просто переписала реплики из какого-нибудь фоторомана, и захоти Летиция его в этом убедить, у нее бы это легко получилось. Но если все эти годы Летиция была способна утаивать правду, то она оказалась неспособной на откровенную ложь. На вопрос Эмилио она с пугающим спокойствием призналась, что больше всего на свете ей хотелось бы быть с Хебером, но она вынуждена пожертвовать этим желанием ради мужа и детей.

Грифалькони ее отпустил. Он не покончил собой, не спился, а, наоборот, взялся с неутомимым усердием воспитывать близнецов: утром, до работы, он их отводил в школу, а вечером забирал, ходил на рынок, готовил, кормил, купал, перемалывал им мясо, проверял их уроки, читал им сказки на ночь, по субботам ездил на авеню де Терн, чтобы покупать им обувь, короткие пальтишки с капюшонами и рубашки, отправлял их учить катехизис, готовил их к первому причастию.

В 1959 году, когда срок его контракта с Министерством культуры — от которого зависела реставрация Шато де ла Мюэт — истек, Грифалькони вернулся со своими детьми в Верону. А за несколько недель до этого пришел к Валену и заказал ему картину. Он хотел, чтобы художник изобразил его с женой и двумя детьми. Они бы находились все вчетвером в своей столовой. Он бы сидел, на ней была бы ее черная юбка и корсаж в цветочек, она бы стояла позади него, ее левая рука лежала бы у него на левом плече доверительно и спокойно, близнецы были бы в красивых матросских костюмчиках с повязками после первого причастия, на столе красовалась бы фотография его деда, который посетил Пирамиды, а на камине — свадебный венок Летиции и две вазы с розмарином, которые ей так нравились.

Картину Вален так и не написал, зато сделал рисунок пером и цветной тушью. Написав портреты Эмилио и близнецов с натуры, воссоздав портрет Летиции по уже устаревшим фотографиям, художник тщательно прорисовал детали, о которых его просил краснодеревщик: маленькие сиреневые и голубые цветочки на корсаже Летиции, колониальный шлем и гетры предка, набившая оскомину позолота на свадебном венке, узорчатые складки на повязках близнецов.

Эмилио оказался так доволен работой Валена, что не только ему заплатил, но еще и подарил два предмета, которыми больше всего дорожил. Он пригласил художника к себе, поставил на стол какой-то удлиненный футляр из зеленой кожи, затем, включив закрепленный на потолке прожектор, чтобы подсветить содержимое, его открыл: на ярко-красной подкладке лежал нож с гладкой ручкой из ясеня и плоским серповидным лезвием из золота. «Вы знаете, что это такое?» — спросил он. Вален лишь недоуменно поднял брови. «Это золотой серп, тот самый, которым галльские друиды пользовались для сбора омелы». Вален недоверчиво посмотрел на Грифалькони, но краснодеревщик не смутился: «Ручку я, конечно же, сделал сам, но лезвие подлинное; его нашли в могиле в окрестностях Экса; похоже, это типичный серп салийцев». Вален внимательнее осмотрел лезвие; на одной стороне были выгравированы семь крохотных рисунков, но даже с помощью сильной лупы ему не удалось рассмотреть, что они изображали; лишь на некоторых он, как ему показалось, увидел женщину с очень длинными волосами.

Второй предмет был еще более странным. Когда Грифалькони вынул его из обитого тканью ящика, Вален подумал, что это коралловый куст. Но Грифалькони покачал головой: на чердаке Шато де ла Мюэт он обнаружил останки стола; овальная, прекрасно инкрустированная перламутром столешница великолепно сохранилась, но центральная опора, тяжелая веретенообразная колонна из дерева с прожилками, оказалась совершенно трухлявой; в результате скрытой внутренней деятельности червей возникло бесчисленное множество каналов и канальцев, заполненных источенной в порошок древесиной. Снаружи ничто не выдавало эту подрывную работу, и Грифалькони понял, что сохранить изначальное основание, — которое, будучи почти пустотелым, уже не могло поддерживать тяжелую столешницу, — можно было, лишь укрепив его изнутри; для этого, продув и вычистив каналы всех червоточин, он принялся впрыскивать под давлением почти жидкий сплав свинца, квасцов и асбестового волокна. Операция удалась, но вскоре стало ясно, что даже усиленное таким образом основание было по-прежнему хрупким, и Грифалькони пришлось его заменить. И вот тогда у него и возникла идея полностью растворить оставшуюся древесину и тем самым выявить это фантастическое разветвление, точный след того, что было жизнью червя в древесной массе, застывшую, ископаемую схему всех тех движений, которые составляли его слепое существование, выявить это уникальное упорство, это неумолимое стремление, эту точную материализацию всего того, что червь ел и переваривал, вырывая из плотности окружающего мира неощутимые частицы, необходимые для его выживания, зримый и даже нарочито показательный образ, пугающий своей болезненностью, образ того бесконечного продвижения, которое превратило самую твердую древесину в скрытую сеть распыляющихся проходов.

Грифалькони вернулся в Верону. Раза два Вален посылал ему маленькие линогравюры, которые дарил друзьям под Новый год. Но ответа так и не получил. В 1972 году пришло письмо от Витторио — одного из близнецов, ставшего профессором таксономии растений в Падуе, — который ему сообщал, что его отец умер от трихиноза. В письме от другого близнеца, Альберто, сообщалось лишь то, что тот живет в Южной Америке и что у него все хорошо.

Через несколько месяцев после отъезда Грифалькони занимаемую ими квартиру Грасьоле продал Реми Роршашу. Сегодня это первый этаж дуплекса. Столовая превратилась в гостиную. Камин, на котором Эмилио Грифалькони хранил свадебный венок своей жены и две вазы с розмарином, был модернизирован и внешне представляет собой конструкцию из шлифованной стали; пол покрыт настеленными один на другой шерстяными коврами с экзотическими рисунками; из мебели — три так называемых «режиссерских кресла» из металлических трубок и серовато-коричневатой ткани, по сути это всего лишь слегка улучшенная модель складного туристского стульчика; повсюду разбросаны американские гаджеты, в частности «Feedback-Gammon», электронная игра «жаке», где от игроков требуется только бросить кости и нажать на две клавиши, соответствующие выпавшим числам, а продвижение шашек совершается благодаря микропроцессорам, скрытым в аппарате; сами же шашки, представленные световыми кружками, перемещаются по прозрачной доске, исходя из оптимально просчитанной стратегии; каждый игрок по очереди получает возможность для лучшей атаки и/или лучшей защиты, а наиболее вероятным исходом партии оказывается обоюдная блокировка фигур, означающая ничью.