Аньес Дезарт - Съешь меня

— Я сказал «мандарин».

Я не поверила.

— Мандарин? Что-то я сомневаюсь. Слишком трудное слово для малыша.

— А я не был малышом. Мне было три года. Я долго тренировался про себя. Специально выбрал это слово.

— Мама тобой гордилась?

— Нет, она бы рада была, если бы я сказал «мама».

— Научишь меня ходить на руках? — спросила я Родриго.

Он прыжком встал на ноги и приказал мне подняться. Осмотрел меня. Потрогал бедра, икры. Приподнялся на цыпочки, ощупал плечи и руки. Потом покачал головой.

— У тебя вся сила внизу. Руки слабые, а ноги крепкие. Так не годится. Нужно было раньше руки укреплять. Чем раньше, тем лучше.

— Может, все-таки попробуем?

Благодаря урокам Родриго я теперь умею стоять на руках, правда, всего несколько секунд, но все-таки. А вот двигаться вперед и назад так и не научилась. Родриго учил меня с удивительным терпением. В благодарность я подарила ему книгу «Три приключения льва-худышки» Вильхельмы Шаннон.

— Я не умею читать, — признался он в смущении.

— Не страшно. Я тебя научу.

— А это трудно?

— Ничуть, — ответила я самоуверенно.

Теперь Родриго, должно быть, исполнилось лет тринадцать или четырнадцать. Я не знаю, где он, что с ним. У меня в сумочке лежит сложенная вчетверо бумажка — на ней он написал свое первое слово: «Памятник». Большими печатными буквами, перевернув «я» и «к» в другую сторону. Я ее берегу. Если бы она порвалась или затерялась, было бы очень жаль. Я представляю буквы в виде клоунов. Легкие штрихи карандаша Родриго становятся тяжелыми поленьями и тянут к земле мою сумочку. Да, ему было ничуть не трудно учиться, зато как мне было мучительно учить! Горло у меня сжималось, слезы выступали на глазах. Отчего в моей жизни все с маниакальным упорством повторяется вновь и вновь? Почему мне не пошлют чего-нибудь новенького? Неужели я настолько тупая ученица? Зачем все время сворачивать на обочину и разыскивать в стоге сена неведомо кем потерянную иголку?

Итак, я стосковалась по нормальной спальне. Рассматривала трещины на потолке, и мне казалось, надо мной нависла гигантская ладонь с бесконечной линией жизни.

— Поверьте, — настаивал Бен. — Другого выхода нет. Это самое разумное.

Он взял ручку. Стал высчитывать, обводить результаты.

— Смотрите. Тут не о чем спорить. Все совершенно очевидно.

Кружки в квадратиках, квадратики в кружках. Какая-то сложная схема. Он всеми силами пытался склонить меня на свою сторону.

— Я напрочь лишена честолюбия, — объясняла я ему. — Страсть к наживе внушает мне отвращение. Не желаю расширять ресторан. Хочу оставить все как есть. Разве нам плохо?

— Плохо.

Бен не шутил. Он всерьез рассердился.

— У нас на кухне слишком тесно, — повысил он голос. — Вчера упустили два заказа.

— Но люди ведь не обиделись, — прервала я его.

— Люди никогда на вас не обижаются, Мириам. А толку-то что? Если оставить все как есть, с налогами не расплатимся. Вот взгляните. — Он указал мне на чудовищное число, подчеркнутое тремя жирными чертами. — Нам нечем расплачиваться!

— Нам дадут отсрочку.

— Хватит! — Бен уже кричал. — Хватит! То, что я предлагаю, осуществить не сложно, черт побери! Согласитесь хотя бы ради меня! Всего-то и дел, что арендовать помещение соседней галантереи. Мы никого не выбрасываем на улицу. Ничьих прав не ущемляем. Объявление «Сдается» висит вот уже два месяца. Мы заключаем договор, платим, приводим помещение в порядок и расширяемся.

— На какие шиши?

— Займем.

— Он прав, — спокойно поддержал Бена Венсан.

Я не заметила, как он вошел.

Где твоя гордость, обиженный мужчина?

Я посмотрела на него с удивлением. Он ласково потрепал меня по голове, сел за наш столик и сказал:

— Послушайся Бена, он прав.

Лепесток белой лилии прицепился к вороту свитера. От него исходил запах шафрана. Венсан спокойно смотрел мне в глаза. Мир. Отныне мы с ним добрые соседи.

Мы еще не привели зал в порядок. Работала посудомоечная машина, мусор не вынесен, пол не метен. Я отвернулась. Как же им объяснить, что у меня просто нет сил. Я устала, страшно устала.

— Нам понадобятся помощники, — с осторожностью начал Бен.

— Еще чего!

Я вскочила, схватила веник. Надела фартук из грубого холста, подхватила мусорные пакеты. Вытерла губкой стол.

— Я не хочу никаких помощников! Слышишь, Бен? Никаких! Ты и я, и больше никто нам не нужен. Ты бросишь это дело, я тоже брошу. Тебе надоест, я закрою ресторан. В один миг. Для меня это раз плюнуть! Я охотно расстанусь с этой собачьей жизнью. Охотно! Жалеть тут не о чем. Но помощников мне не надо! Смотри!

Я вылила на пол ведро кипятка. Сполоснула кастрюли. Обмахнула тряпкой сиденья стульев. Добралась до диванчика.

Диванчик, миленький мой, диванчик из «Эммауса». Я рухнула на него, прижалась разгоревшейся щекой к прохладной искусственной коже. Слезы хлынули из глаз. Я не то хотела сказать! Мне так нужно… так нужно… Забыла слово. Не могла вспомнить. Ухватилась за первое попавшееся. Мне так нужно уважение. Нет. Не уважение. Не в том суть. Почти поймала, но не совсем.

— Прошу прощения, — пробормотала я, сдерживая рыдания.

Вот оно! Мне так нужно прощение!

Бен и Венсан терпеливо дожидались, пока я выплачусь. Не пытались меня успокоить. Мне было стыдно, что я разнюнилась при них. Они не знали моей истории, не понимали, с чего это я реву. Я боялась, как бы Бен и Венсан не почувствовали себя виноватыми, не приняли моих слез на свой счет. Когда я затихла, Венсан сказал:

— К тому же наш квартал станет оживленней. Я как владелец магазина…

Он рассуждал спокойно, деловито. Мой здравомыслящий ангел-хранитель не боялся роли приземленного прагматика.

— Как владелец магазина я крайне заинтересован в том, чтобы твой… твой…

— Ресторан, — подсказал Бен.

— Да, вот именно, чтобы твой ресторан расширился. Тогда и у меня прибавится покупателей.

Венсан с Беном углубились в обсуждение дальнейших перспектив. И вскоре позабыли не только о моих слезах, но и о самом моем существовании. По счастью, они сошлись во мнении по всем вопросам предпринимательства, спроса и предложения, а также конкуренции. И сообща воздвигли воздушный замок. Наняли официантов, официанток, бухгалтера. Услышав, что они упомянули шеф-повара, я встрепенулась.

— Ну нет, — заявила я хриплым голосом. — Вы не посмеете отодвинуть меня. Не потерплю на кухне самозванцев!

Венсан и Бен рассмеялись. Обрадовались, что ко мне вернулась здоровая злость. Они проговорили до рассвета. А я молчала и размышляла о том, что наша жизнь — пустой кубок. И мы стремимся его наполнить. Любовью, желанием, страстью. Я едва не стала приворотным зельем в кубке Венсана. Но вовремя испарилась, теперь он наполнит кубок чем-то другим. А чего бы я налила в свой кубок?